Всё, что от тебя осталось (Беяз) - страница 42

Я продиктовал. Она не переспросила снова.

«Женские уловки», – подумал я. И узнавать ее номер не стал.

Всю дорогу домой Танино лицо стояло перед глазами. Она то улыбалась, то заискивающе пыталась разыскать мой ускользающий взгляд. Я даже на минуту поверил, что мы можем стать парой. От этой мысли в моем животе растеклось приятное тепло, согревающее тело и душу.

Надо сказать, вел я себя, как последний придурок. Возможно, мы могли бы стать друзьями. Но где любовь, там нет места дружбе. И я это подсознательно понимал. При малейшей попытке взять контроль над чувствами они противились. Более того, они как независимый организм отключали целиком и полностью мое самообладание.

Мы говорим тысячу слов в попытке установить связь с собеседником. С Таней мы говорили предельно мало, но этот канат из груди, что привязался к ней, я, бывает, чувствую и сегодня.

Она не звонила. А я ждал и прислушивался к каждому маминому «алло» в коридоре. И вот я вытираюсь полотенцем в ванной и слышу:

– Антоша наконец решил принять ванну. Кто звонил? Танечка? Хорошо. Я передам ему.

– Мать, ты что! – выскочил я как ошпаренный.

Таня, периодически хихикая, в той же счастливой манере сообщила мне, что завтра они идут в институт. Она уже созвонилась с профессором, и он нас ждет. Я, как всегда, что-то пробурчал в ответ, подобно «хорошо» и «до встречи», и положил трубку.

– Кто это? – заискивающе спросила мама.

Мамы, они все чувствуют. Спроси свою маму, кто была твоя первая любовь, и она без труда ответит. Даже когда у тебя уже внуки под стол пешком ходят. Чудо-интуиция? Она знала меня так, как я не знал себя сам.

– Таня с олимпиады.

– Пригласи ее в гости!

– Мама, она инвалид! – выпалил я и скрылся в свою комнату.

Не сразу, но она зашла за мной.

– Антон, все люди разные. Ты, разумеется, можешь судить их по своим меркам, но любовь – это другое, и слушать свое сердце ты просто обязан.

– Мам, она в инвалидном кресле! Как ты представляешь нашу жизнь?

Мама молча опустилась на единственное в комнате кресло. Она вздохнула и глубоко задумалась. Мне показалось, что тогда мама пыталась разыскать тот момент, когда она допустила ошибку в моем воспитании. Я сел у ее ног и взял за руки.

– Мамуля, это странные чувства, бесконтрольные. Они пугают меня. Я не хочу всю свою молодость прокатать любимого человека в кресле. Не хочу видеть ее страдания и боль. Я хочу быть счастлив не частично, а полностью. Понимаешь?

Она посмотрела на меня по-особенному – таким открытым взглядом – и коротко произнесла:

– Единственное, чего я боюсь, что ты однажды сильно пожалеешь о своем решении.