Она подождала немного, возможно, я решусь на признание. Но во мне не дрогнул и мускул. Тогда Мария Павловна, признанный врач-психиатр, заключила:
– Разумеется, ты можешь начать с чистого листа. Беда лишь в том, что, сколько бы чистых листов ты ни начинал, твой почерк останется прежним.
Тем летом я сильно заболел. Вероятно, все мои мечты, разрушившись, упали на грудь тяжелыми камнями депрессии, и в самый разгар жары я где-то подцепил воспаление легких.
– Я с ним останусь, – тихо прошептала тетя Маша, – ты иди, сходи к ней, она уже несколько раз звала тебя.
Бабушка была в реанимации. Будучи энергичной старушкой, она старалась не обращать внимания на отеки ног, головокружения и покалывания в груди. Скорой пришлось ехать по кочкам к нам на дачу и забирать ее буквально с грядок.
Мама шмыгнула носом. Я ее не видел, но точно знал – она расплакалась. Зашуршали босоножки, и закрылась входная дверь.
Я был так слаб, что не мог ни попрощаться с мамой, уезжающей в больницу, ни повернуться к заглянувшей в комнату тете Маше. Так и уснул. Но вскоре меня разбудили.
– Антоша, просыпайся. Надо делать укол.
Мне кололи антибиотики, и мой зад теперь постоянно болел. Я спал на боку. На животе болели легкие. Я почувствовал запах спирта. А в следующее мгновение в меня впилась тонкая игла, разнося под кожей жгучую боль.
– Вот и все, – озвучила окончание укола тетя. – Что-нибудь хочешь?
– Хочу горячего чая с лимоном.
– Тогда садись в своих подушках, как король, и я тебе через минутку его принесу.
Она была быстра, и через минуту я уже вдыхал пары бодрящего лимона.
– Как там бабуля? – робко спросил я.
Мне было очень жаль, что я не могу навестить ее. Ведь очень скоро я мог ее уже не увидеть. Тетя Маша опустила голову. Трудно это все – терять мать. Невероятно трудно. Еще труднее, когда ты врач и понимаешь, что конец неизбежно близок.
– Она… Она уходит, Антон. Уходит навсегда.
– Она вспоминала меня?
– Да, конечно, она передавала тебе привет, – сдерживая слезы, протараторила тетя Маша.
Мы замолчали.
– Теть Маш, скажите мне правду. Я уже достаточно взрослый.
Она смела руками невидимое напряжение с лица.
– Ты точно хочешь знать? То, что она говорит, из ряда вон выходящее. После реанимации она не приходила в себя. И все, что мы можем услышать от нее, – это вовсе не приветы внукам. Она говорит странные вещи, находясь где-то там, между жизнью и смертью.
Я на секунду задумался, хочу ли я знать. Но, разумеется, я склонился к тому, что хочу.
– Все мы там будем, и уж лучше знать, что там, чем не знать вовсе.
Она еще немного колебалась, я видел. Но все же вскоре заговорила.