«Его можно любить. Его можно ненавидеть, но лучше его не знать…»
***
– Я видел там деда Пашу.
– Я знаю, – шмыгая носом, призналась она, – находясь в гипнотическом сне, ты говорил, что видел.
Она обхватила голову и внезапно обрушилась на меня лавиной вопросов:
– Что, что ты ему говорил? Какой еще баянист? Антон, ради бога, объясни, почему ты все это ему говорил?
Ее слова походили на такую непривычную для профессионального психиатра истерику.
– Я просто пытался вернуть его сознание в то время, когда он был по-настоящему счастлив. Если на том свете души утопают в бездне своих воспоминаний, то лучше уж утопать в волнах первой любви, не так ли?
– Не понимаю, – уперто мотала она головой, – ты, получается, врал ему? Мама не ждала его в раю?
– Думаю, ждала, но потом устала ждать. Наш дед и после смерти надолго застрял в том моменте, когда так сильно хотел выпить.
– Он был в аду. Но как же это? Где огненные котлы и бесы, жующие людей с картин Босха?
– Если б нам кто-то сказал, что мы сами себе устраиваем ад и рай, то совсем не осталось бы почвы для искусства.
Они лишь печально улыбнулась в ответ.
Выкурив две сигареты одну за другой, тетя Маша немного отошла от услышанного. Она, наконец, посмотрела мне в глаза и заботливо спросила:
– Как ты себя чувствуешь?
– Нормально. Что это было за место на взгляд психиатра?
– Сложно сказать, – призналась она, – я думаю это коридоры твоего сознания в сумеречной зоне.
Я задумался над таким длинным и таинственным определением коридоров обшарпанной больницы.