– Можно. Но после того, как я принесу ваш заказ. После того, как мы узнаем, сколько он будет стоить. – Тарелки жгут мне правую руку.
Рот у него кривится. Он выучил только эти слова. Других у него нет.
– Так. – Ставлю тарелку в левой руке на стойку официантской станции. – Приму сейчас. Если будет сдача, я тебе принесу. Но чек не дам. Годится?
Он кивает, вручает мне деньги и быстро, но зигзагами возвращается к себе за стол.
Внизу в клубном баре семья просит кетчуп, дополнительный соус “цезарь”, одного “арнолда палмера” и бокал гриджо, но, вернувшись наверх, я не в силах проскочить мимо мальчиков в галстуках-бабочках. Обхожу Мэри Хэнд – та мечет салаты на свою восьмерку – и замираю возле столика мальчишек.
Они отрываются от своих меню одновременно. Отец взгляда не вскидывает. Но знаком мне. Отец – Оскар Колтон.
– Как у вас дела? – спрашиваю я, склоняя голову к мальчишкам справа от меня и надеясь, что смогу принять у них заказ на напитки, пока мой румянец не набрал полную силу.
Обслуживать писателей – погибель моя. Несколько недель назад приходила Джейн Энн Филлипс, и лицо у меня вспыхивало всякий раз, когда я шла к ее столику. Для меня ее сборник “Черные билеты”>74 – настоящий молитвенник. Когда она и две ее подруги заказали чай, чашки дребезжали на блюдцах, пока я их расставляла. Придется попросить Мэри Хэнд, чтоб столик Оскара Колтона забрала себе.
– Хорошо, – отвечает мальчик постарше, тот, что принес мне деньги.
– Горячий шоколад, горячий кофе, горячий чай?
– Горячий шоколад? Летом? – переспрашивает мальчик помладше.
– Сейчас не лето. Сейчас осень, – говорит его брат, с нажимом выговаривая “нь”.
– Прошу прощения, – говорю я. – Я когда-то работала на лыжном курорте в Нью-Мексико, и иногда выскакивает вот это: горячий шоколад, горячий кофе, горячий чай. – Сперва румянюсь, а следом лепечу: – Могу принести холодным, если хотите.
– Никакого шоколада, – говорит Оскар, все еще не глядя, слава богу. – Мне кофе. Черный.
– А вам двоим?
Молчание. Конечно же, они хотят шоколада.
– Обоим апельсиновый сок, – бормочет Оскар, переворачивая меню, обнаруживает, что там пусто, вновь смотрит на лицевую часть, хмурится.
Мэри Хэнд достается шестерка, и отдать ей этот столик я не могу. Приношу своему внизу напитки и соусы, затем возвращаюсь за соком и кофе. Меню они сложили опрятной стопкой на край стола. Без меню смотреть им некуда. Ставлю стаканы с соком возле ножей напротив мальчиков и наливаю кофе из наших посеребренных кофейников в чашку Оскара. Все трое молча наблюдают за моими руками. Даже в суматохе и грохоте бранча осознаю пустой стул – брешь, где полагается быть матери.