Писатели & любовники (Кинг) - страница 83
Киваю. Лицо у меня постепенно краснеет.
– Употреби те чувства, – говорит она. – Вложи их все.
Вернувшись в садовый сарай, сажусь со стопкой бумаг, выданных мне Мюриэл. Записываю кое-какие соображения в блокнот, затем берусь за свежую страницу и долго на нее глазею.
Не отдаешь себе отчета, сколько усилий вложил в то, чтобы что-то скрыть, пока не попытаешься выкопать скрытое.
Кожаный диван приникал к щеке прохладой. Ты как топка – помню, так мама сказала, когда я пришла к ней посреди ночи, и она намочила холодной водой тряпицу, уложила мне на лоб. Тогда я скучала по ней – так, как потом уже не позволяла себе скучать. Думаю, даже поплакала немножко. Спать было слишком шумно, люди ходили туда-сюда в раздевалку и из нее, с силой толкали металлическую дверь в спортзал. И вот эти шумы – шепотки, возня – из подсобки рядом. Я думала, они у меня в голове.
Все это записываю в блокнот: лихорадку, диван, мальчишек в баскетбольных трусах. Тошнотворный звук, с которым отец застегивает пряжку ремня, выходя последним из подсобки.
Наутро читаю ее замечания, перелистываю заново всю рукопись – комментарии и галочки Мюриэл, иногда по четыре штуки на страницу. Она поняла. Она врубилась. Даже если больше никто, Мюриэл – да.
Пеку в мини-духовке маленький банановый пирог, перед работой завожу его Мюриэл.
Каждое утро в ту неделю вывожу Адамову Псину в парк, едва успев проснуться. Адам наконец сообщил мне, как зовут пса, – Филя. От прохладного воздуха ум делается острым и целеустремленным. В парке Филя грузно возится с жилистой Фифи и крохотным Хьюго, а я беседую с хозяевами, и ничто из этого не сбивает меня с пути. К шести тридцати я уже за столом и знаю, чтоґ должна делать. Ничего общего с созерцанием чистой страницы. У меня теперь есть нечто целое, работать предстоит с ним.
Оскар уезжает давать чтения куда-то на Средний Запад, Сайлэс заглядывает в конце вечерней смены – с пахлавой и бутылкой вина. Идем к реке.
Третье свидание, хочется мне сказать, но с Сайлэсом не могу. Наши свидания в этом смысле не сознательные. Мы не признаем, что свидания происходят, и не говорим, чтоґ они означают. Все это ощущается немного сумбурным и невесомым, а если привлечь к этому внимание, можно выпустить слишком много воздуха.
На нем толстый свитер ирландской вязки с дырами в рукавах. Расстилает на траве плед – тот самый, флисовый, с его кровати. Сажусь, скрестив ноги, он укладывается, опершись на локти, улыбается, пока я рассказываю о критическом отклике Мюриэл и моих последних утрах сосредоточенности и ясности.