Пылает вечерний закат; бредет стадо, поднимая тучи пыли; как горящие свечи, стоят тополя, а за станицей, на кургане, в золотом сиянии вечера — двое.
— Не забудешь меня, Иванко?
— Вовеки!..
— А когда возвратишься?
— Должно быть… никогда…
— Что ты?..
— Это правда, Татьяна Григорьевна…
— Ах, Иванко, говори просто, как в детстве звал, — Таня…
— Как же это?.. — Он опустил на траву свою котомку и восхищенно посмотрел на девушку, щедро осыпанную розовыми солнечными брызгами.
Горят вышитые маки на сорочке, плотно облегающей округлые девичьи плечи. Медью отсвечивает роскошная коса, уложенная в тяжелую корону, украшенную розами. Последний луч солнца вспыхнул тревожным блеском и угас, потонув в глубине ее глаз.
«Моя русалочка», — назвал про себя нежно, а вслух произнес:
— Ведь вы, Татьяна… уже госпожа учительница, а я пастух…
— Не говори так! — воскликнула Таня, приложив свою горячую ладонь к его губам.
Оба смутились и умолкли.
Над ними, печально курлыкая, проплыла запоздавшая пара журавлей, и где-то в жите крикнул встревоженный перепел.
Прислушавшись, Таня ласково улыбнулась:
— Слышишь?
— Слышу, слышу эту родную песню.
— А еще?
Он прислушался.
— Сердце ваше.
— Чье?
— Твое!..
Улыбнулась, засияла, а он, растерявшись, решительно подхватил свою сумку.
— Ох, минуточку еще!
Свистнул где-то суслик, и зазвенели по всей степи кузнечики.
Всматривалась в его загорелое, уже возмужавшее лицо. Знали они друг друга с детства…
Отец Тани — учитель Григорий Соломаха, — спасаясь от преследований полиции, уехал из Полтавской губернии, где он участвовал в крестьянском восстании. Его приютили на Кубани люди, сочувствовавшие передовым взглядам полтавского бунтаря. Армавирские учителя и особенно известный адвокат Лунин постарались найти Соломахе место учителя в отдаленной, глухой станице.
Когда его семья прибыла в Попутную, маленькая Таня прежде всего побежала к реке — быстрому Урупу, берущему разгон с Кавказских гор.
На отмели плескались казачата.
— Хохлушка, хохлушка! — закричали они, увидев Таню. Но когда она, раздевшись, легко поплыла на быстрину, мальчишки умолкли. Ведь они-то, ее ровесники, даже плавать как следует не умели и уж, конечно, не осмеливались бросаться в урупский водомет. Еще больше насупились казачата, когда десятилетняя Танюша взобралась на гнилую вербу и оттуда прыгнула «рыбкой» в воду. Даже взрослые не отваживались на такое. Когда Таня оделась и стала заплетать свои косички, подошли двое, дернули за монисто.