Калина расшаркался перед Таней, блеснув щегольскими, из желтого сафьяна сапогами.
Тщательно подогнанная казачья форма невольно вызвала у Тани язвительную улыбку. Калина перехватил насмешку и, догадавшись, передернулся. В прошлом году он случайно стал посмешищем всей станицы. Произошло это так: через Попутную проезжал наказной атаман Кубани — Бабич. Жестокий и грубый, он был ревностным защитником старых казачьих обычаев и при случае любил похвастаться казачьей вольницей. Когда епископ Ставропольский и Екатеринодарский начал добиваться, чтобы кубанские учителя, как это было заведено повсеместно в империи, целовали батюшке руку при встрече, шли бы под благословение, встречая его в классе перед уроком «закона божьего», то владыка получил резкий отпор прежде всего от самого Бабича. Наместник Кубани просто-напросто показал его высокопреосвященству шиш: казаки, мол, вольные, а большинство учителей — из казачьей среды.
Как было принято, для встречи кубанского наместника на площади выстроились школьники, на правом фланге — учителя. Бабич, прослушав молебен и приветствия, неожиданно скомандовал:
— Учителя-казаки, два шага вперед!
Вышли Татарко (казачий офицер, которого прочили в станичные атаманы) и Шиляков, одетые в черкески; Калина выступил в штатском. Наместник насупился, упер кулаки в бока.
— А почему не по форме, чучело гороховое? Что, сморкач, черкеска давит пузо? Или, может, книжная гнида, тебе саблю тяжело носить — вот эту прославленную кубанскую саблю?!
Атаман молниеносно выхватил из позолоченных ножен узкий клинок, радугой взыгравший над головами.
— С колыбели казак роднится с черкеской, бешметом, кинжалом, саблей, башлыком и буркой. Всем известна удаль и храбрость кубанского казака! Всем известны далекие предки кубанцев — прославленные запорожцы. Каждая сажень кубанской земли орошена кровью, кубанцы в веках прославили это светлое оружие. Кто смеет пренебрегать им?..
Детвора восхищенно поглядывала на грозного «батьку» и с нетерпением ждала развязки. Школьники не любили Калину и поэтому радовались переделке, в которую попал их мучитель. А Бабич пронизывал Калину взглядом:
— А ну, кру-гом! — неожиданно нараспев скомандовал он.
Калина повернулся через правое плечо.
— Что-о-о? — побагровел наместник. — Позорить казачество перед станицей? Урядник! Ну-ка, погоняй по плацу часика три этого… — И он такими словами обозвал Калину, что женщины смутились.
Несколько часов, пока наместник обедал у попутнинского помещика, генерала Золотарева, школьники созерцали веселую картину: угреватый урядник немилосердно гонял их палача-учителя по площади. С Калины ручьями лил пот: он поворачивался направо, налево, ползал по-пластунски, бегал, стоял навытяжку, чеканил церемониальным шагом перед станичниками и по команде кричал «ура». После обеда Бабич, багровый, разморенный, развалясь в карете, поддавал жару: