— Вот так драпанули!.. А есть хочется… кишки марш играют…
— А теща моя кабана заколола, — вздохнул Браковый.
— Так айда! — вскочил Прокоп. — Как-нибудь проберемся. Ей-богу, я готов хоть к черту в зубы, лишь бы достать поесть.
Назар отпустил их: после боя все обессилели. Буераками, садами друзья добрались к подворью тещи. Притаились за порыжевшей прошлогодней копной соломы. Теща как раз вышла с ситом кур кормить. Когда ее окликнули, она даже побледнела.
— Ой, лышенько! Да казаки ж белые на том конце улицы.
— Молчите… Хлеба и сала нам…
— Да сейчас…
Она, бросив сито с крошками, кинулась в хату. Оттуда вышел тесть и, пообещав достать лошадей, подался к соседям через сады.
Вскоре старуха, кряхтя, вынесла два узелка с продуктами.
Но еще раньше из-за яблонь показались два мальчугана на лошадях. Зазвенели стремена, и мальчуганы, соскочив с лошадей, передали поводья партизанам.
Кадеты запоздали: они открыли стрельбу, когда всадники уже поднимались на гору.
На подаренных хуторянами конях Таня и Шейко умчались в станицу Гусарную за помощью.
Станица была загромождена мажарами, орудиями. Звенела сбруя, ярко горели башлыки и ленты на белых папахах. Сновали всадники, скрипели подводы, варилась каша в котлах.
На площади беспечно веселились. Вчера бригада Кочубея, прорываясь на Армавир, соединилась тут с гусарнинскими партизанами. Встретились как брат с братом. Пели, танцевали, и глухо гудел бубен:
Ой, ру-ду-ду, ру-ду-ду, ру-ду-ду,
Родылася на биду, на биду!
— Где товарищ Кочубей? — спросила Таня у стройного казака, который живописно подбоченившись, в улыбке скалил кипенно-белые зубы.
— Батько? — нехотя повернулся юноша, блеснув серебряными газырями. — А вот выкомаривает…
В центре круга выбивал трепака мягкими кавказскими сапогами коренастый, загорелый парень. На нем все ходуном ходило и блестело: кривая дамасская сабля, позолоченный кинжал, отполированная кобура маузера. Светло-русый чуб выбился из-под белой с красной лентой кубанки. Танцуя, он припевал:
Я за Гапку рубля дам, рубля дам,
За Марусю — пьятака, пьятака,
Бо Маруся нэ така, нэ така!
Таня не могла поверить: неужели это тот храбрый Кочубей, о котором уже ходили легенды на Кубани. Прокоп Шейко тоже качал головой и усмехался: «Вот это батько!..»
Тем временем подошли гусарнинские ревкомовцы, узнали Таню Соломаху — свою «наставницу», стали расспрашивать. Тут и Кочубей подошел, вытирая пот со лба.
— Я — Ваня Кочубей. Что это за делегация? Записываться? О-о! Козырь-девка! — Он обошел вокруг Тани, дернул за саблю, карабин, залюбовался косами, заметил пыль на ее лице, возбужденность.