Мать: Знаю, сыну… Ох, как хочется, Иванко, подняться из сырой земли, прилететь, приголубить тебя и помочь!
Сын: Ходил я, мамочка, по чужим хатам, ночевал с холодными ветрами, умывался росой, уставали руки от тяжелой работы. Злые люди били меня, а хорошие учили мудрости.
Мать: Как хотелось мне прилететь к тебе, Иваночку, и рубашечку белую выстирать, и головушку твою вымыть!
Сын: Да пожить жизнью новой, веселой… Вот она начинается. Как без вас, мама, горько!.. На свете же все найдешь, кроме родной матери. В новую жизнь с израненным сердцем вступать буду.
Мать: Пусть заживет оно.
Сын: Э-э… смерть родной матери — это такая рана, которая никогда не заживает. Из нее вечно будет сочиться кровь, вот так, капля за каплей, пока не вытечет вся… Тогда и я пойду с вами в ту вечную ночь…
Мать: Ой, сынок, заглуши свою печаль!.. Ничего не поделаешь. Смерть ведь не отвратишь.
Сын: Но я мщу за вас, мама, за вашу раннюю смерть, за нужду, страдания и слезы ваши, за то, что не имели просвета в жизни, радостей и не дожили до новых светлых дней. За все кровью расплачиваются палачи…
Мать: Спасибо, сыночек, сокол мой!.. (И растаяла, как белое облачко.)
Когда Иванко поднял голову, над ним сияло чистое небо, голубое-голубое, точно подкрашенное. Радостно светило солнце. Над кладбищем покачивалась, струилась умиротворяющая тишина. Средь кустов трепетали беспечные мотыльки. Низко проносились ласточки, поблескивая белыми грудками.
Только сейчас Иванко рассмотрел могилу. И что это?.. Она была окопана, обложена дерном и обсажена любимыми цветами матери. Кротко желтели ноготки, цвела пунцовая сальвия, грустили лилии, печально наклонив белые головки.
Вся могилка, будто кровавыми слезами, была усеяна красным портулаком.
Серебристым поясом окаймляла могилку шелковая трава.
В головах разросся куст калины, за ним гордо поднялся стройный тополь. А по бокам сторожили молодые липы. От них уже падала густая тень, и матуся лежала в холодке.
Потеплело в груди, улыбнулся про себя Иванко. «Таня, родная моя! Это ты… твои заботливые руки здесь видны».
И представил, как ежегодно весной сюда приходила Таня и, наклонив свой гибкий девичий стан, сажала и поливала цветы, украшая могилу его матери.
Иванко ведут по пыльной дороге, его руки туго связаны за спиной жесткой веревкой. Из рассеченного лба течет кровь, горячей струйкой она бежит по щеке, шее и, достигнув груди, высыхает, стягивая кожу. Во рту пересохло, губы потрескались, бешеный огонь пылает в груди. Пить!.. Глоток воды, слышите?!
Но сзади едут двое верховых; плетутся, опустив головы, кони, поднимая пыль; конвойные разварились от жары: бешметы — хоть выкручивай; а сверху печет солнце, и душит жара, и усталость, и злость.