Отряд расположился в степном хуторе, откуда вчера убежал Иванко. Изнуренные дневной жарой и грохотом боя, бойцы спали на подводах, завалинках и прямо посреди двора на спорыше.
Днем с хода взяли Удобную, забитую шкуровским обозом. Влетели на рысях.
Таня видела, как Иванко поднялся в высоко подвязанных стременах (казалось, стоит на седле) и, держа в зубах повод, рубил двумя саблями. Бурка развевалась на скаку. Иван походил на огромного орла. На голове белела повязка.
Подавшись вперед, Таня рубила, отбивала чьи-то удары, колола. А рядом орудовал пикой Володя Шпилько, стрелял из маузера его брат Назар. Пули свистели, сверкали сабли, и дико храпели кони, растаптывая чьи-то пышные кудри.
А вечером, когда похоронили двух умерших от ран земляков, после залпа над свежей могилой, Таня надела под френч военного покроя белую вышитую кофточку, заплела две косы и, взволнованная поспешила к ветряку.
Впервые в жизни пришла она на условленное место к своему любимому.
Они долго молчали, прислушиваясь к шорохам ночи, к стуку сердец.
Шесть лет разлуки…
— Ты плачешь?
— Нет, это так, любимый… Я ждала тебя всю жизнь.
— И мне наша разлука показалась столетней.
— И вот — какое счастье! Или, может, это сон?
— Мы теперь будем вместе…
— Всю жизнь, дорогой!
— Когда я не писал из госпиталя, а потом пробирался через фронт, ты думала, что я убит?
— Нет-нет! Я сердцем чувствовала, что ты жив…
— Родная моя!..
— Я жила мечтами о тебе, о нашей жизни… Я представляла, как счастливо мы будем жить в своем доме. И у нас всегда будет радость, и дети будут… два сына. Может, и больше, но мне всегда представляются двое… Такие чернобровые, и глаза у них синие-синие, как у тебя…
— А я не решался и мечтать об этом.
— А как я звала тебя!.. «Иванко! Где ты? Приди ко мне!..» Ты слышал?
— Это было, наверное, когда ты являлась мне ночами… Только мне все казалось, что я не дойду до тебя. Что вот так и упаду где-то на полдороге.
— Любимый!..
— А как я стремился к тебе, Таня, солнышко мое ясное!.. Ты же у меня единственное счастье, и гордость, и будущее мое… Ты и друг мой, и мать родная, и сестра, и любимая…
И умолкли оба. Крепче обнял Иванко свою Таню, нежнее прильнула девушка к его груди… Они были преисполнены счастья. Они впервые видели и чувствовали друг друга так близко.
Горячо обхватила Таня загорелую, крепкую шею Иванки. Но едва их уста слились в первом трепетном поцелуе, как внезапно вблизи, у ветряка, загрохотал сторожевой пулемет, а труба проиграла тревогу.