– Классический сюжет.
– Именно. Лично я считаю это одной из самых заметных эпических историй в спорте. О том, как суметь подняться после полного провала и снова пройти этот путь, невзирая на препятствия и боль. Эти воодушевление и уверенность меня глубоко впечатлили, они же меня и вдохновили. Ведь приговор Швайнштайгеру и Филиппу Ламу был вынесен уже давно: о них, отчасти насмешливо, говорили, что они неполноценные и что им никогда не достичь того, на что они способны. Для представителей их поколения матч с «Челси» был поворотным – на карту было поставлено все. Или сейчас, или никогда. Так они и вошли в историю.
– Ваша ода Швайнштайгеру называется «Игра Ганимеда». Почему вы выбрали в качестве архетипа именно этого персонажа греческой мифологии – царевича, любимца Зевса?
– Ганимед связан с природой, он пришел с Земли и чувствует почву под ногами даже тогда, когда его возносят к небесам. Это роднит его с Бастианом Швайнштайгером. Басти во многих отношениях представляет собой идеальный образ. Он воплощает все то, что значит футбол, ради чего существуют футбольные клубы. Он баварец, пришедший в большой футбол после юношеских сборных, он прошел школу Герланда и в итоге оказался на вершине, стал звездой мирового уровня. Басти присущи любовь к родной культуре, юмор, обаяние, он знает цену наслаждениям, он умеет жить и не мешать жить другим – в баварском понимании этого выражения. Вдобавок со временем он расположил к себе весь мир. Трудно представить себе кого-то, кто лучше его олицетворял бы Баварию – как землю и как клуб.
– Что принципиально отличает Швайнштайгера от Филиппа Лама и Томаса Мюллера?
– Прежде всего отмечу: они образовали прямо-таки магический треугольник, потому что они невероятно удачно дополняли друг друга; у каждого из них была своя роль, каждый воплощал – или, если хотите, до сих пор воплощает – отдельные идеальные типы. Разница для меня состоит в многогранности. Из всех троих Басти наиболее открыт миру. Он всегда стремился расширить свои горизонты и безумно интересовался возможностями получить новый опыт и изучить новые пространства. Он также не был чужд искусству и очень скоро заметил, что в футболе далеко не все сводится к одному мячу.
– По-вашему, это не свойственно ни Ламу, ни Мюллеру?
– Нет, речь идет о полноте проявления. Лам с Мюллером больше похожи на отличников. В Мюллере, правда, чувствуется нотка анархии, но далеко не в той степени, которая присуща Швайнштайгеру. Я не хочу давать оценок, особенно негативных, но в моих глазах Мюллер рановато сложился как личность. С одной стороны, он смотрит на мир с иронией и является кем-то вроде клубного комика. С другой стороны, в «Баварии» он стал вторым Зеппом Майером. Его не так-то просто раскусить, никогда не угадаешь, что у него на уме.