– А ты, Ваня, молодец, – неизвестно к чему добавил Платон Аркадьевич. Опалин, которого хвалили редко, невольно напрягся. – Другой бы арестовал Кирюху да попытался бы все свалить на него. А ты не стал. Думаешь, ищешь… Это хорошо.
– Мои товарищи в Москве серьезными делами занимаются, бандитов ловят, – проворчал Иван, исподлобья глядя на собеседника. – А я тут застрял… С одним привидением разобраться не могу. Какой я молодец? Разве не видишь – не выходит у меня ни черта. Эх!
Он безнадежно махнул рукой и шагнул к двери.
– У Пантелея-то, Кирюха-то, слышали, чего учудил?
– Ну?
– Ночью в усадьбу залез.
– Ай, ай!
– А там энтот! С пистолетом! И как начнет палить…
– Убил?
– Не, не убил. Промахнулся.
– Ай, ай!
Матушка Анастасия всплеснула руками. Ее собеседница Клавдия Зайцева выдержала паузу и спросила:
– Кроликов-то возьмете? Смотрите, только вам предлагаю! А то другие возьмут, охотников много…
Но жена священника дипломатично ответила, что у них и с курами хватает хлопот, и отправилась дальше.
В лавке ей сообщили историю ночного приключения Кирюхи – с той только разницей, что московский агент стрелял в него и попал не то два, не то три раза, так что племянник Пантелея теперь лежит раненый. Кроме того, вчера комсомольцы устроили у гробовщика собрание с демонстрацией фильмов и обличением отца Даниила как нетрудового элемента и паразита рабоче-крестьянского класса. Показанная после выступления комедия имела живой успех, а лента с похоронами товарища Ленина вызвала неожиданные отклики, самый мягкий из которых был «Туда ему и дорога», из-за чего чуть не случилось драки.
– Ах, ах, что творится, – сказала матушка Анастасия, качая головой. – А бедный Кирилл серьезно ранен?
Пока в деревне на все лады обсуждали то, что случилось в Дроздово ночью, Ванечка Опалин спал сном младенца. Он проспал завтрак и пробудился уже после десяти утра. Взгляд его скользнул по обстановке и уперся сначала в рапиру, которая лежала на стуле, а затем в натюрморт с ананасом и золотой посудой, висящий на противоположной стене. Опалин закрыл глаза, отгоняя от себя мысли о работе, но ничего не вышло. Его не покидало ощущение, что он увяз и беспомощно барахтается, не зная, куда двигаться. Он ненавидел это состояние, как вообще ненавидел все, из-за чего начинал чувствовать себя неопытным, слабым, недостаточно готовым – одним словом, не на высоте положения. Повернувшись в постели, он с досадой стукнул по подушке кулаком.
«Вернусь в Москву, и все будут спрашивать: ну что, поймал привидение? И что я им скажу? Тычусь во все стороны мордой, как слепой щенок, а толку никакого…»