– То есть они увезли ее с собой?
– Я не знаю.
– Слушай, ну это же просто. Либо они увезли ее, либо оставили здесь.
– Это моего отца они оставили здесь, потому что он болел и перенес удар, – огрызнулся Зайцев. – Бросили, как вещь ненужную, а он все равно их защищал, до самой смерти… Ты хоть знаешь, сколько раз у меня прежде спрашивали про эту чертову посуду? Кто только ее не искал, и все без толку. В пруд ныряли, сад весь обыскали – нету ничего! Весь погреб перекопали…
– Слушай, а из слуг, которые в усадьбе были, остался кто-нибудь?
– И об этом меня уже не раз спрашивали. Никого не осталось. Трое уехали с Вережниковыми за границу, прежний сторож помер, кучер, горничные, повар – все от тифа полегли. Садовника в армию забрали, его убили еще в 15-м году. Васька, конюх бывший, в Красной армии воевал, попался белым, они его повесили. Второй кучер, Степка, напился, в лужу упал вниз лицом и захлебнулся.
– А прачки?
– Прачкой Степкина жена была. Она ненадолго мужа пережила.
– Ладно, теперь ответь мне на такой вопрос, – потребовал Опалин. – Правда ли, что после революции Сергей Иваныч Вережников возвращался в усадьбу?
Глава 19
Проходящий сквозь стены
Никодим Зайцев едва заметно поморщился.
– Ходили такие слухи, – сказал он. – Но я его не видел.
– А мне говорили, видел.
– В деревне болтают много, – усмехнулся собеседник. – Про тебя, например, говорят, что ты Кирюху подстрелил, и он лежит, умирает. А попадья мне сказала, что видела, как он на дворе у Пантелея навоз кидает, и вообще – жив и здоров… Ладно, мне в сельсовет пора. Если что, обращайся. Буду рад помочь.
Он ловким движением вскочил в седло и двинулся прочь. Опалин проводил Зайцева взглядом, полным зависти. Если он чему и завидовал, так умению хорошо ездить верхом. И лошадь, как назло, была именно той масти, которая ему больше всего нравилась – в яблоках.
Опалин вернулся в усадьбу, позвал Свешникова и велел приготовить телегу для поездки в деревню. Пока Иван ждал у себя, к нему заглянула Лидия Константиновна, неся в руках старый дырявый сапог с отрезанным голенищем.
– Вы просили поискать обувь Сергея Ивановича… Это то, что я нашла. Больше ничего нет.
Опалин взял сапог, отпустил учительницу и измерил подошву пальцами. По его расчетам выходило, что обладатель этих сапог вполне мог топтаться у него под окном в вечер приезда. Размер, во всяком случае, был примерно такой, какой он искал. Но Иван поостерегся делать из этого далеко идущие выводы, потому что размер был ходовой и потому, что отдельные фрагменты целого, которыми он располагал, никак не складывались в стройную картину. Отпечатки Кирюхи Опалин уже видел и сделал вывод, что тот никак не мог стоять под окном – во-первых, нога у батрака была значительно больше, а во-вторых, он носил лапти. Отложив сапог, Опалин поднял голову и тут только заметил, что из сада в комнату заглядывает какой-то человек. Это был Вукол, владелец кинопередвижки, но смотрел он не на Опалина и не на сапог, а на рапиру, лежавшую на стуле, и вид у него при этом был озадаченный.