– И Горбатов ему помогал, – добавила гостья. – Все суетился, бегал вокруг…
– Как Горбатов? – вырвалось у учителя. – Он же всегда…
– Вот, вот, и нахваливал доктора, и говорил, какой тот знающий, а сам-то? Да! Я вам не сказала, что Кирюху он тоже с собой забрал…
– Кирюху тоже арестовали? – спросила Лидия Константиновна с трепетом.
– Ну, не знаю, но он поехал вместе с этим вашим в Москву. И доктора они повезли. И фельдшер с ними…
Лидия Константиновна, побледнев, отставила тарелку.
– Я… Может быть, вы хотите поужинать с нами?
И гостья осталась, но не смогла сообщить им ничего утешительного. На станции доктора видели несколько человек, и лицо у него было, как у приговоренного к смертной казни. С двух сторон его держали фельдшер и Кирюха, а Опалин занимался билетами, говорил с Терешиным, с Марфой, которая служит билетершей, и даже прикрикнул на кого-то из любопытных, которые случились поблизости, и велел им не задерживаться и заниматься своими делами.
– Я вам говорила, что он опасен, – не удержавшись, напомнила Лидия Константиновна учителю после того, как гостья ушла.
Киселеву кусок не лез в горло. Он пытался понять, зачем Опалину понадобилось арестовать доктора, и не видел даже тени логики, не то что ее самой. Вошел Свешников, объявил, что Даша рвется в дом и он не может ее сдержать. И вообще он не привратник, если уж на то пошло.
– Пусть войдет, – сказал Платон Аркадьевич.
Даша влетела вихрем и набросилась на них с расспросами. Она желала знать, правда ли то, о чем болтают в деревне – что Опалин арестовал врача и увез его в Москву.
– Мы знаем не больше, чем ты, Даша, – сказала Лидия Константиновна. – Как ни обидно признать, но похоже, что это так.
Даша расплакалась, стала сбивчиво говорить, что Кирюха, наверное, оговорил доктора, и что он наврал чего-нибудь Опалину, а тот, дурак, поверил. И хотя она ничего не знала и не понимала, что происходит, Платон Аркадьевич поймал себя на мысли, что Опалин действительно слишком молод и что кто-то из деревенских и впрямь мог оговорить несчастного Виноградова.
– Ваня все время общался с приезжими комсомольцами, – заметил он. – Что они-то говорят? Может, они знают, в чем дело?
По лицу Даши он понял, что она не спрашивала ни Проскурина, ни Демьянову, но что она ухватилась за поданную ей идею и теперь от них не отвяжется.
Когда дочь кузнеца ушла, кузнечики вовсю скрипели в саду. Платон Аркадьевич вяло доел куриное мясо, не чувствуя вкуса. Ему было неприятно признать перед самим собой, что Опалин сумел застать его врасплох. «Разумеется, это от глупости. Что-то ему наклепали на бедолагу врача… Неужели он сам не понимает, какая он свинья? Ведь Виноградов тяжело болен…»