Ева понимающе кивнула. Она, как и сам Сергей, относилась к уважаемому в Лесу сообществу егерей. Члены этого замкнутого братства славились тем, что могли забраться в любой, самый дремучий, самый дремучий, самый недоступный уголок, разгадать самую головоломную загадку, одолеть любую, самую опасную тварь. К егерям обращались, когда требовалось выполнить особо головоломное поручение, за которое не взялись бы ни челноки, ни барахольщики, ни даже профессиональные отморозки, вроде охотников-сетуньцев. И егеря, как правило, справлялись, не болтая лишнего ни о личности заказчика, ни и сути задания. Профессиональная этика, ничего не попишешь…
Скрипнули ступеньки лестницы на второй этаж.
– Сергей, поднимись. – позвал Виктор. – Тебе тут хотят что-то сказать.
Хотя Нора и считалась общим владением егерей, ни у кого из них не было здесь апартаментов, комнат – словом, персональной территории. Исключение составляли, разве что, отгороженные уголки обширного подвала, где они держали необходимое в егерьской жизни барахло и всякий милый сердцу хлам, который таскать с собой несподручно, а оставлять, где попало, жаль. Навещая Нору, они ночевали в меленьких, на двоих, комнатках (их имелось на втором этаже башни целых четыре), а в дни общих сборов, когда места всем на хватало – довольствовались топчанами на полу в общем зале.
На этот раз Сергей оказался единственным посетителем – Ева была не в счёт, она часто неделями просиживала в своей подвальной лаборатории, так что Седрика уложили в одной из гостевых комнат.
– Он почти не может говорить. – шепнул Виктор, пропуская егеря вперёд. – Я всё утро с ним просидел, пытался хоть что-нибудь понять.
Егерь пододвинул табурет и сел. Сетунец, видимо, услышал посетителей – марлевую маску прорезала чёрно-багровая щель, оттуда донёсся клокочущий хрип, в котором едва угадывалось что-то осмысленное.
– Хр-р-р… п-пич… … ты…
– Он это, он… – Виктор наклонился к лежащему. – Бич. Что хотел-то?
– …хф-ф… пичш-ш… хофел фаст-ф-фелиться… палть-тсефф… неф-фт…
– Говорит: «хотел застрелиться, но нечем». – тихонько пояснил Виктор. – Пальцев нет потому что.
Егерь кивнул. Когда Седрик угодил в Пятно, кистям рук, не защищённым даже перчатками, досталось особенно сильно. Агрессивный фермент сожрал кожу, мясо, связки, даже хрящевую ткань – и когда они стали снимать повязки, разъеденные до кости фаланги пальцев отваливались вместе с бинтами, оставляя кровящие огрызки.
«… может, и правда, лучше было дать ему умереть? Без рук, без глаз, почти без голоса – разве ж это жизнь для гордого лидера Сетуньского Стана?..»