Я настаивала, что не желаю видеть ни лондонских друзей, ни родню Стива. Та жизнь кончена. Но они все равно приехали.
Когда в мою затемненную комнату вошел наш давний друг Лестер и сказал, что рад видеть меня живой, я на него наорала. Вот идиот! Он что, не понимает? Я хочу умереть. Лестер был с нами в Коломбо летом, всего за несколько месяцев до волны. Мы ходили с ним на крикетные матчи, и там он произвел на Вика неизгладимое впечатление количеством выпитого пива. Мы вместе ездили в лес, и Малли каждое утро будил его ни свет ни заря, чтобы отправиться на прогулку. А теперь Лестер приехал, потому что они все погибли?
Когда у меня в комнате появилась рыдающая Анита, я совершенно растерялась. Несколько недель назад, после школьного рождественского концерта, мы попрощались, причем обе тогда покрикивали на детей, чтобы те, пока носились вокруг нас, не наступили на костюмы. А теперь? Анита все твердила, что, мол, надо жить, что без меня она не сможет вырастить своих девочек. «Да пошла бы ты», — думала я.
В Коломбо то и дело приезжала родня Стива. Когда его зять Крис попытался рассказать мне про заупокойную службу, которая затевалась в Лондоне, я резко его оборвала: «Заупокойная служба? Что за чушь!» Но он не сдавался и упрашивал меня подобрать музыку. Сослался на мою свекровь, которая вроде бы припомнила: «Стиву, когда он был подростком, нравилась какая-то группа — кажется, Slade». Я собралась с силами и сказала Крису, чтобы поставили записи Джона Колтрейна. От одного этого имени у меня заболело сердце. Я представила, как Стив жарит рыбу у нас на кухне и слушает любимый альбом — A Love Supreme[7].
Беверли, сестра Стива, сидела у меня на кровати и плакала. Двадцать шестого декабря она проснулась в слезах, не понимая отчего. Наступило утро после Рождества, накануне было вполне обычное веселое семейное сборище. Но почему-то она начала плакать еще до того, как ей позвонили с новостями про наводнение на Шри-Ланке. Она рассказывала мне все это, а я думала только о ее подбородке — он у нее точно такой же, как у Стива.
Я не хотела выходить из комнаты. По собственной воле я вставала с кровати, лишь чтобы дойти до ванной и почистить зубы. Я чистила их часто и усердно: несколько раз в день плелась в ванную, аккуратно выдавливала пасту на щетку, потом совала щетку в рот и начинала водить ею туда-сюда, сильно надавливая. Рука немела, но я все чистила — выкладывалась по полной, как выражался Стив. Я старалась не вспоминать его слова, глядя в зеркало и думая только о пене во рту. Мне нравился звук, с которым щетка терлась о зубы, но у пасты был отвратительный гвоздичный привкус, и вскоре меня начинало мутить.