Мне вспомнились последние часы перед волной. Вик запрыгнул ко мне в кровать.
— Ну-ка, обними меня, — сказала я.
— Сильно-сильно? — спросил он, зарываясь носом мне в плечо.
Совсем скоро мы должны были выехать из гостиницы. Моя мать, наверное, уже упаковала свой дорожный несессер. Вспомнился последний вечер и усеянное звездами небо. «Пап, смотри! У неба ветрянка». Мы сидели на песке. Был тихий, безмятежный вечер. На ветке баугинии заливался козодой — как будто мраморный шарик, подпрыгивая, катился по каменному полу. Какой-то паршивый козодой! А мне было нужно пророчество о том, что грядет, — о конце света. Моего света.
Чокнутую Ворону я так и не нашла — прекратила поиски в тот день, когда раскопала рубашку, которая была на Викраме в наш последний, рождественский вечер. Это была рубашка из хлопка цвета мяты. Я помню, как он капризничал и не хотел ее надевать — не нравились длинные рукава. Стив завернул ему рукава и сказал: «Вот так очень стильно». Когда я нашла рубашку, она торчала из-под колючего куста, наполовину занесенная песком. Я вытащила ее, не сразу поняв, что это за драная линялая тряпка. Отряхнула песок. Те части ткани, что не выбелило соленой водой и лучами солнца, до сих пор были мятно-зелеными. Один рукав так и остался завернутым.
Поездки в «Ялу» резко сократились, когда в мою жизнь вошел неожиданный противник — голландское семейство. К декабрю, к первой годовщине цунами, у меня появились новые интересы. В наш дом в Коломбо въехали чужие люди. Голландцы. Когда Раджив объявил мне, что сдал родительский дом, сначала я пришла в ярость. Потом мной овладело отчаяние. Я кричала, пытаясь объяснить: «Этот дом связывает меня с детьми. Он подтверждает, что они были — действительно были. И время от времени мне необходимо свертываться там калачиком». Но мои слова не доходили до брата. «Для чего тебе нужно то тоскливое место? — возражал он. — Зачем ты все время отползаешь туда, где теперь так пусто без всех наших… Пойми, ведь я не живу на Шри-Ланке, а ты не в том состоянии, чтобы поддерживать дом и вести хозяйство. У нас, у меня единственный выход — сдать дом в аренду».
После всего услышанного я долго билась головой о деревянную спинку кровати. Искусала себе все руки.
Меня буквально скручивало от бессильного гнева. Моих мальчиков вышвырнули из собственного дома. Теперь там чужие, они заполнили собой все пространство, стирая последние следы Вика и Малли. «Я хочу сидеть в нашем саду. Хочу срывать травинки, по которым ступали мои сыновья. Теперь и этого меня лишают? Все месяцы только и слышу, что надо жить, надо жить. А теперь отнимают последнее?» — проносилось в голове.