— Разумеется, я возмещу ущерб, который причинил.
Штерн вытащил бумажник из внутреннего кармана пиджака.
— Нет, нет, нет… так у нас дела не делаются, — запротестовал Пикассо.
— Вы меня неправильно поняли. Я просто хотел дать вам мою визитку.
— О, вот с этим можете не утруждаться, верно, Лозенски?
Старик в кресле-каталке кивнул и с шаловливым выражением лица изогнул одну из внушительных бровей. В отличие от его редких волос на голове брови двумя мощными пучками стальной шерсти выступали над впалыми глазницами.
— Боюсь, я вас не понимаю.
— Вы до смерти напугали нас обоих. А Фредерик уже не так крепок после второго инфаркта, верно?
Пожилой мужчина кивнул.
— Несколькими купюрами тут не отделаешься, если хотите избежать шумихи.
— Как тогда быть? — Штерн нервно улыбнулся и подумал, не с сумасшедшим ли имеет дело.
— Мы хотим, чтобы вы нагнулись.
Он хотел уже покрутить пальцем у виска и уйти, но тут до него дошла шутка. Он улыбнулся, поднял с пола черную бейсбольную кепку, которую, вероятно, сорвал с головы старика, и вернул владельцу в каталке.
— Именно. Теперь мы квиты. — Пикассо засмеялся, а его престарелый подопечный прыснул, как школьник.
— Вы фанат? — спросил Штерн, пока старик обстоятельно обеими руками нахлобучивал кепку. На лбу золотыми буквами было написано «АББА».
— Конечно. Божественная музыка. Какой у вас любимый хит?
Мужчина в кресле-каталке приподнял козырек, чтобы убрать непослушную белую прядь.
— Даже не знаю, — ответил Штерн, растерявшись. Он хотел навестить Симона и обсудить с ним вчерашние события. И был не расположен к беседам о шведской поп-музыке семидесятых.
— Я тоже, — ухмыльнулся Лозенски. — Они все хороши. Все до одного.
Пикассо подтолкнул кресло-каталку вперед, и новенькие колеса мягко зажужжали по блестящему полу.
— Кстати, к кому вы пришли? — Медбрат снова обернулся к Штерну.
— Я ищу палату 217.
— Симона?
— Да, вы его знаете? — последовал за ними Штерн.
— Симон Сакс, наш сирота, — ответил медбрат и через несколько шагов остановился перед неприятно серой дверью с надписью «Физиотерапия». — Конечно, я его знаю.
— А кто его не знает? — пробормотал пожилой мужчина, которого вкатили в светлую комнату с множеством гимнастических ковриков на полу, шведской стенкой и многочисленными спортивными снарядами. Старик словно обиделся, что разговор теперь крутился не вокруг него одного.
— Он наша радость. — Пикассо остановил кресло-каталку рядом с массажным столом. — Не везет ему. Сначала органы опеки лишили его мать родительских прав, потому что та чуть не заморила его голодом. А теперь еще опухоль в голове. Врачи говорят, доброкачественная, потому что не образует метастаз. Тьфу!