— Прости, пожалуйста, я не хотел тебе мешать.
— Все в порядке.
Мальчик подвинулся на соседнее сиденье.
«Какие жесткие скамейки. Неудивительно, что на церковные службы ходит все меньше людей», — промелькнуло у Штерна в голове, когда он сел рядом.
— Я почти закончил, — прошептал Симон, глядя вперед на алтарь.
Штерн хотел схватить ребенка, выбежать с ним наружу, к Карине, которая, нервно куря, вместе с Борхертом ждала их перед церковью.
— Ты молишься Богу? — тихо спросил он. Хотя, кроме них, внутри никого не было, они продолжали говорить шепотом, как в павильоне ночных животных.
— Да.
— Ты хочешь получить от него что-то определенное?
— Ну, это как посмотреть.
— Ясно. Меня это не касается.
— Не в том дело. Просто…
— Что?
— Ну… Тебе все равно не понять. Ты ведь не веришь в Бога.
— Кто это сказал?
— Карина. Она говорила, что ты пережил что-то плохое и с тех пор никого больше не любишь. Даже себя самого.
Штерн взглянул на него. В полумраке церкви он вдруг понял, что имели в виду эксперты по помощи развивающимся странам, когда рассказывали о пустом выражении лиц детей-солдат. Маленькие мальчики с гладкой кожей без морщин и смертью в глазах. Он откашлялся.
— Ты только что говорил о каком-то знаке. Какую подсказку ты ждешь от Бога?
— Нужно ли мне продолжать?
«Он снова хочет это сделать», — вспомнил Штерн слова Карины.
— Что?
— Ну. Это.
— Боюсь, я тебя не понимаю.
— Я заснул. В машине.
— Снова видел какой-то сон?
Щелк.
Свеча на алтаре словно превратилась в подвальную лампу, которая освещала воспоминания Симона в его снах.
— Да.
— Про убийства?
— Именно. — Симон повернул ладони тыльной стороной вниз и украдкой взглянул на них. Как будто ручкой написал себе на коже какие-то слова для школьного диктанта. Но, кроме нежных разветвлений линий на ладонях, Штерн не заметил никакой шпаргалки, которая помогала бы Симону сейчас подбирать правильные слова.
— Теперь я знаю, почему написал «Плуто» на рисунке.
Щелк.
— Почему?
— Это был его любимый плюшевый зверь.
— Чей?
— Лукаса Шнайдера. Ему было столько же лет, сколько и мне. Ну, то есть тогда. Двенадцать лет назад.
— Ты думаешь, что убил его?
«Тогда. В твоей другой жизни?»
Головная боль Штерна усиливалась, чем больше он думал об этом.
— Нет. — Симон негодующе сверкнул на него глазами. Жизнь вернулась в его черты. — Я не убивал детей!
— Я знаю. Но другие убивали. Преступники?
— Именно.
— Значит, ты мстил им?
— Наверное.
Симон вздрогнул.
Штерн хотел уже позвать Карину в надежде, что у нее есть с собой необходимые медикаменты на случай, если у Симона сейчас снова случится приступ. Потом он заметил слезу на щеке у мальчика.