— Минуточку. Какой презерватив? — спросила Елена, не веря своим ушам. От напряжения ее голос сорвался.
Мартин, уже успевший прочесть про себя еще несколько предложений, смог объяснить Елене мнимое противоречие.
— Здесь Шахла описывает, что она переживала, когда подвергалась сексуальному насилию в детстве, чтобы побудить мать Анук сделать признание, — сказал он Елене. — И в этом месте ее рассказа мы имеем дело, по-видимому, с еще одним намеком.
Мартин схватился за горло, так как в этот момент у него перехватило дыхание.
— Первый намек появился тогда, когда она написала, что к ней в постель забрался не отец, а мать. А второй заключается в том… — Мартин откашлялся, — что Шахла появилась на свет мальчиком.
Юлия Штиллер открыла дверь своей каюты. Комната показалась ей абсолютно чужой. Нет, скорее это она сама была чужой здесь. Она больше не вписывалась в это окружение. Ни в каюте, ни на этом корабле. Даже в своем собственном теле ей было не по себе.
Она открыла дверцы шкафа и кончиками пальцев потрогала рукава аккуратно развешанной одежды, которую она никогда больше не наденет. Как не понадобится ей больше и дорожная сумка, стоящая на подставке для чемоданов, которая была ее неразлучным спутником во время всех поездок и которую она никогда больше не возьмет в руки.
Покидая «Султан», она оставит ее здесь, как и все остальное, что когда-то имело значение в ее жизни: свои ключи, документы, фотографии, деньги, свою неизменную жизнерадостность, надежду на лучшее будущее.
Лиза.
Юлия прошла в ванную комнату и понюхала флакон с дорогими духами, которые она специально купила для этой поездки и от аромата которых сейчас ей стало дурно.
Тем не менее она опрыскалась ими, поскольку тошнота была легче переносимым чувством, чем беспомощность и тоска.
При этом Юлия бросила взгляд в зеркало, и невольно перед ее внутренним взором всплыл образ трехлетней больной дочери, когда ей пришлось поменяться сменами с коллегой из-за того, что Лиза не могла ходить в детский сад. У нее была температура под сорок градусов, «сопливый нос» и лающий кашель. Надтреснутым голоском, который звучал так хрипло, как у злой ведьмы Урсулы, которую Юлия изображала всякий раз, когда читала эту сказку, лежавшая в кроватке Лиза спросила:
— Теперь я должна умереть, мамочка?
Юлия рассмеялась и смахнула с ее лба влажные от пота волосы.
— Нет, моя любимая. Так быстро не умирают. Ты будешь жить еще до-о-олго, до-о-олго.
Еще двенадцать лет.
Юлия крепко прижала ладони ко лбу, к глазам и щекам. Так крепко, что из глаз посыпались искры.