I — И кто же вы, господин Харченко, по политическим убеждениям? Монархист, анархист, эсер?
— Я — хозяин! Вот и весь разговор, поэтому и с вами сотрудничаю. По обоюдному согласию, значит… Вам — триумф, мне — прибыль!
— Интересно, комитетчиков Лимонского, Михаила Кочина и Алексея Черного вы «засветили»? Припоминаю, за их головы денег не жалели, отплатили валютой.
— Нет, не я. Не мне тогда счастье улыбнулось… А жаль! Кабы я, то в одночасье взяли бы и родного брата Алексея — Володьку Черного. А он — большевистский руководитель всего Северного Кавказа, да еще и Кубанской и Терской казачьих округ. И Михаил Маслиев, правая рука Володьки Черного, словно ветер в поле, сгинул… Одним словом, не моя то работа, потому — неумная.
— А какой же дурень напортачил?
— А Васька Абросимов… тоже «подпольщик».
— Поторопился, выходит, болван!
— Конечно, шансы еще есть, и неплохие! Сейчас они прячутся где–то в горах у хевсуров. Искать там — пустое дело. Но ведь спустятся на равнину! Куда же им деться, если главные их заботы здесь, в больших городах, а не в безлюдных ущельях… Заранее предупреждаю: плату за их головы возьму только золотом!
— А свинцом не хочешь? — звенящим от ненависти голосом вдруг проговорил молчаливый Федор и этим испортил всю такую удачную игру Василия.
Харченко всполошился, запоздало закричал:
— Кто вы такие?.. Куда меня?.. Пустите!..
Молоденький солдатик, который жался рядом с возницей, повернулся к нему лицом и опалил таким огненным взглядом, что у предателя перехватило дыхание и волосы зашевелились на голове. В глаза ему глядела смерть, у которой и на коленях не вымолишь пощады…
— Варька! — выдохнул Харченко и сорвавшимся голосом пискнул: — Караул!
Федор закрыл ему рот широкой, как лопата, ладонью.
— Федя, не придуши преждевременно, — остерег Василий.
Фаэтон остановился. Рядом шумел Терек. Варя клацнула затвором. Петро левой рукой обнял ее за худые плечи, а правую положил на карабин:
— Не женская это затея, Варя. Сиди тут…
И тогда ее сотрясли рыданья почти без слез в иссушенных глазах, еще не выплаканное до конца женское соленое горе.
Прогремел выстрел. Пробитое пулей тело без вскрика бултыхнулось в стремительные волны холодного даже летом Терека…
Из темноты донесся суровый голос Василия:
— Не будем тянуть время — поехали к Абросимову. Уж этой ночью почистим подлецов…
…Мир сузился для Вари до четырех стен, где она лелеяла свою единственную радость и утеху — сына. Он рос, креп и, словно на память о лихолетье, все больше напоминал отца — лицом, статью, удальством. Словно возрождался в нем и вставал из небытия смелый подпольщик — отчаянный Чаус, по — юношески гибкий, по — мужски крепкий, подвижный, веселый, открытый, сердечный. Беда поселилась в доме летом 1938 года, когда пришел треугольник без почтовой марки. В нем сообщалось, что ее сын, лейтенант–пограничник Валерий Степанович Чаус, погиб смертью героя в стычке с белогвардейцами, устроенной с провокационной целью бандитами атамана Семенова. Они действовали под защитой японской военщины в Харбине…