пользу сирот одесских матросов, погибших а боях за революцию. Но при нынешнем положении в Одессе вечер может сорваться: жители не решаются выходить из домов с наступлением темноты. Если концерт, в котором выступят знаменитые артисты, пройдет при пустом зале, в том будет вина Япончика, и комитет доведет это до сведения всех революционных матросов.
Угроза была нешуточная, но Япончик тем не менее чувствовал себя польщенным: как-никак это было признание его силы.
— Что ты мне доказываешь! — возмутился он. — Или я враг бедных сирот? У меня сердце разрывается слушать таких глупостей! Передай комитету, пусть положатся на меня!
В тот же день на улицах были расклеены объявления, напечатанные крупным шрифтом. Они гласили:
«В Матросском клубе состоится интересный вечер с артистами!,
Сбор в пользу сирот!
Все на концерт!
Порядок обеспечен! Грабежей в городе не будет до двух часов ночи!»
И стояла подпись: «Михаил Винницкий».
Впервые за много лет одесситы безопасно гуляли вечером. Люди Япончика патрулировали по городу, охраняя порядок.
Но ровно в два часа те же патрули начали раздевать зазевавшихся горожан.
— Уже два часа, где дисциплина?! — возмущались они, вытряхивая из пальто какого-нибудь незадачливого гуляку.
ЧК и Особый отдел Красной Армии опубликовали совместное постановление: впредь налетчики, застигнутые на месте преступления, будут расстреливаться без суда и следствия. Никакой пощады бандитам, терроризирующим мирное население Одессы!…
Облавы на Слободке и Молдаванке убедили Япончика в том, что привольное бандитское житье кончилось. Советская власть оказалась таким орешком, который был ему явно не по зубам.
И Япончик решил с Советской властью не ссориться.
Однажды в кабинете начальника Особого отдела Красной Армии Фомина зазвонил телефон. Дежурный доложил, что два каких-то подозрительных типа требуют, чтобы их пропустили к высшему начальству. Один назвался Михаилом Япончиком.
— Вооружены? — спросил Фомин.
— Кажется, да.
— Отберите оружие и пропустите.
Япончик пришел с телохранителем — детиной саженного роста. Вожак молдаванских бандитов был одет необыкновенно скромно: в расшитую украинскую рубаху, в синие галифе из жандармской диагонали и хромовые сапоги.
— Привет! — развязно сказал он, поднимая руку, — Как поживаете?
Не дожидаясь приглашения, он опустился на табурет перед столом начальника и оглядел скромную обстановку кабинета.
— Фи! — оказал он и наморщил свое плоское лицо с коротким и будто расплющенным носом. — Разве не нашлось в Одессе пары хороших кресел и приличного дивана для такого солидного места? — Он покачал головой и с интересом уставился на начальника Особого отдела. — Вы и есть Фомин? — спросил он.