— Заявился, бродяга, ну здравствуй, здравствуй! Я была уже в квартире, решила кое-что купить.
Она бросила на кухонный стол сумку. Что-то принесла-добыла.
— У тебя что за праздник? — спросил он. — Зачем нарядилась в свой заветный костюм?
— А ты не знаешь?
— Представь себе — нет.
— Ну молодец! Докатился до ручки.
— Возможно, — согласился Борис Николаевич. Он сидел на диване неподвижно, закинув одну ногу на другую. Любил сидеть так в неспокойные минуты.
— Пошли на кухню, — позвала Катерина.
— Пойду, если у нас найдется что-нибудь выпить.
— Конечно, найдется. Что мы хуже людей?!
— Ты права. Не хуже, — согласился он и посмотрел измученными глазами: — И все-таки что за праздник?..
— У тебя же сегодня день рождения.
— Какой ужас, Катерина! — ударил себя пальцами по лбу Борис Николаевич. — Сегодня погиб Петр Степанович.
Катерина крошила винегрет и сразу остолбенела.
— Ты шутишь, Боря?!
— Какие тут шутки! — вздохнул он.
— Как же он погиб?
— Как обычно… нелепо.
Они сидели неподвижно за столом с минуту, возможно дольше. Катерина смахнула набежавшие слезы.
— Какой ужас!..
Лицо ее было растерянным. Сразу куда-то делась краска с губ и румянец со щек.
— Я дочку побоялась в Артек одну отправить. Время смутное. Отослала к бабушке. Весь день прокрутилась с переоформлением путевок. В деньгах, конечно, за эти горящие направления потеряла.
— Черт с ними, с деньгами! — махнул он рукой.
— Короче, прокрутилась и ничего не слышала.
Катерина как бы извинялась за то, что не в курсе дела. И все обильней текли у нее слезы. Борис Николаевич сидел, уйдя куда-то мыслями в бездну.
— Где это случилось? — спросила она.
— На станции.
— В городе?
— Нет. В Зубрилино.
— Да-а, работе вашей не позавидуешь.
Катерина достала из холодильника бутылку «Столичной», положила в тарелки кружочки кооперативной ветчинно-рубленой колбасы. Добыла где-то две бутылки «Нарзана».
Борис Николаевич молча и нетерпеливо ждал, пока стол будет готов, затем сдернул жестяную пробку с бутылки. Налил себе полный стакан водки и даже не предложил жене. Катерина понимала его и смотрела с жалостью, как на ребенка. Глаза ее по-прежнему были в слезах. Тонкие пальцы слегка вздрагивали. Она нашла в буфете пузырек с сухой валерьянкой и плеснула себе шипучего нарзана.
А Васькин выпил водку не морщась, словно воду. И тоже плеснул себе в стакан нарзана. Странно, но хмель не брал его: те же трудные думы в голове. Лишь слышал, как настенные часы неумолимо идут, отмеряя людскую норму бытия.
— Боря, надо уйти тебе с этой проклятой работы, — тихо сказала Катерина. — Пока не поздно. Кого ты будешь теперь защищать? Хапуг с толстыми карманами? Или колотить обездоленных людей на демонстрациях?