Еще один вопрос, который всегда всех волнует, — успели ли люди понять перед смертью, что с ними происходит. Видимо, подсознательно мы «примеряем» такие ситуации к себе, пытаемся представить, что бы мы сами чувствовали в такой момент. Судебная медицина не дает ответа на такие вопросы. Лично я, будучи фаталистом, считаю, что в каждом случае одновременной гибели большого количества людей, вероятно, есть какой-то смысл, суть которого нам понять не дано.
Моя работа была связана с несколькими случаями, в результате которых погибло много людей: теракт на станции метро «Парк культуры» 29 марта 2010 года (12 погибших), катастрофа самолета Ту-154 президента Польши в Смоленске 10 апреля 2010 года (96 погибших), террористический акт в аэропорту Домодедово 24 января 2011 года (37 погибших), катастрофа самолета Ту-204 во Внукове 29 декабря 2012 года (5 погибших), столкновение рейсового автобуса и грузовика под Подольском 13 июля 2013 года (18 погибших), катастрофа в Московском метрополитене 15 июля 2014 года (24 погибших), катастрофа частного самолета Dassault Falcon 50 EX во Внукове в ночь с 20 на 21 октября 2014 года (4 погибших), пожар на швейной фабрике в Москве 30 января 2016 года (12 погибших), гибель школьников на Сямозере в Карелии 18 июня 2016 года (14 погибших), гибель пожарных в районе Гольяново в Москве 22 сентября 2016 года (8 погибших), катастрофа Ту-154 под Сочи 25 декабря 2016 года (92 погибших), катастрофа самолета Ан-148 в Подмосковье 11 февраля 2018 года (71 погибший).
В одних случаях я работал непосредственно на месте, в других — только исследовал погибших. Все эти случаи отличались друг от друга причинами смерти, объемом повреждений и, соответственно, длительностью нашей работы. Например, погибшие на пожарах или при утоплении имели небольшое количество повреждений, и исследование тел занимало 1–2 дня, а у погибших в результате террористических актов или техногенных катастроф встречались грубые повреждения, отрывы сегментов тела, порой имело место и разделение тел. Авиационные же травмы часто сопровождались грубой фрагментацией тел, иногда до такой степени, что, например, от 70 человек могло остаться более 50 000 фрагментов. В таких случаях работа судебно-медицинских экспертов могла занимать разное время: от суток до месяца.
Судебно-медицинские эксперты принимают участие в расследовании всех случаев массовой гибели людей на первичном этапе — осмотр места происшествия — и на последующих этапах. Все это требует внимательности, ответственности и определенной самоотверженности, так как работать приходится иногда сутками без перерыва. Сбор биологических фрагментов на месте происшествия, маркировка и сортировка их, часто в сложных условиях (в ночное время, в глубоком снегу, в лесу или на болоте), правильная упаковка, описание каждого фрагмента, взятие материалов для генетического исследования, опять правильная упаковка, составление заключения — все это забирает много сил — и физических, и моральных. Например, если речь идет об авиационной травме, то эксперт имеет дело с мелкими и мельчайшими фрагментами, которые нередко находятся в ужасном состоянии, и зачастую вынужден дышать парами авиационного керосина. Например, на экспертизу могут доставить куртку, найденную на месте происшествия, на вороте которой присутствуют следы биологического происхождения (это по-протокольному, а по-простому — частицы головного мозга). Вся ткань пропитана авиационным керосином, и, пока эксперт описывает куртку, изымает образцы этих биологических тканей для генетического исследования, он вдыхает пары топлива. При исследовании трупов людей, погибших на пожаре, в обугленных тканях могут скрываться фрагменты стекол, острые щепки, гвозди и т. д., что увеличивает риск травмирования эксперта.