В начале XVIII века в Европе, все еще не решавшейся окончательно сбросить с себя оковы средневековых обычаев, поверий и предрассудков, повеяло, наконец-то, свежим духом. Наиболее дерзкие вольнодумцы осмелились в открытую поставить под сомнение непоколебимые догматы о божественном происхождении королевской власти и всех феодальных устоев. Эти смельчаки вовсю критиковали деспотизм абсолютной монархии и без малейшего стеснения вели разговоры о том, что, исходя из веры в безграничную силу человеческого разума, пора бы переиначить устройство общества на рациональных основаниях. По их мнению, в основе этого нового построения должны лежать политические свободы и гражданское равенство.
Беспощадные остроумцы, накопившие невиданный запас знаний, по большей части своей отчаянные безбожники и ерники, просветители, похоже, не вполне осознавали, что процесс переустройства общества, собственно говоря, уже давно совершался стихийно в виде мучительной вялотекущей борьбы, связанной с переходом от феодальных отношений к рыночным. Само собой, народившуюся буржуазию меньше всего интересовало воплощение в жизнь проповедуемых энциклопедистами гуманистических идеалов. Идеологам же Просвещения хотелось как можно быстрее претворить в жизнь свои грандиозные планы хотя бы в нескольких государствах, дабы потрясенное прекрасными плодами этих преобразований человечество полностью осознало всю полезность предлагаемого ими реформирования общества. Для выполнения своих замыслов часть просветителей во главе с Вольтером сделала ставку на так называемых «просвещенных монархов», которые располагали блестящей возможностью радикально изменить жизнь в своих государствах на новых разумных началах, для чего требовалось провести ряд реформ.
Надо сказать, что этот призыв к очерствевшим монархическим душам нашел-таки отклик в Европе. Первым на него отозвался король Пруссии Фридрих II Гогенцоллерн, давний и страстный поклонник Вольтера. Честно говоря, просветители меньше всего ожидали такой реакции именно из этого государства, слывшего олицетворением отсталости, косности, оголтелого милитаризма и самого настоящего самодержавного деспотизма.
Королевство Пруссия в ту пору являлось составной частью Священной Римской империи германской нации. Это древнее государственное образование ранее включало в себя Германию, занимавшую в нем господствующее положение, и другие королевства, герцогства, княжества, земли и свободные города, которые некогда в той или иной мере действительно подчинялись германским императорам. Со временем власть императора становилась все более и более эфемерной, подвластные ему области превратились в подвассальные владения, весьма слабо зависевшие от императора. Полномочия же самого императора были отнюдь не беспредельны, тем более что этот правитель подлежал избранию князьями-избирателями – курфюрстами. С 1438 года эта весьма условная корона закрепилась за представителями династии Габсбургов – монархов Австрийской империи. После Тридцатилетней войны власть императора стала чисто номинальной, но, тем не менее, долг вассальной преданности объединял под его скипетром в начале XVIII века около 300 суверенных государств. Можно себе представить, как с непривычки поначалу пестрило в глазах у любого, пожелавшего изучить карту Священной Римской империи. Правда, главы этих самостоятельных образований зачастую обладали большинством, но отнюдь не всеми полномочиями, подобающими суверену, – начиная с права избирать императора.