Маннергейм скончался в 1951 году в Швейцарии, по-видимому, в полном одиночестве. Дочь Софья приехала в клинику буквально через несколько минут после того, как отец испустил последний вздох. Что же касается графини Гертруды Арко—Валлей, его спутнице в последние годы жизни, то о глубине ее привязанности к престарелому маршалу можно судить по тому солидному счету, который она выставила правительству Финляндии «за свою заботу о Маннергейме». Во время нескольких моих поездок в Хельсинки при виде памятника маршалу меня всегда посещало ощущение одиночества этого человека. Эта статуя отнюдь не представляет собой скульптурное изображение победоносного военачальника, за которым мысленно видишь мощную победоносную армию, а приводит на ум образ некого рыцаря печального образа, служившего двум государствам, но теперь в полном одиночестве следующего на коне своим неведомым нам путем по бесконечной заснеженной дороге.
Забытая звезда
Большой театр в поисках талантов
В начале двадцатого века Большой театр, как это ни покажется странным, испытывал натуральный голод на танцовщиц-солисток. В то время как Мариинский театр мог похвастаться как минимум дюжиной прекрасных танцовщиц, вполне способных претендовать на звание прима-балерины, чему была воздвигнута непреодолимая преграда в лице Матильды Кшесинской, в Большом основную нагрузку несла на себе неутомимая Е.В. Гельцер. Разумеется, как бы прекрасно она ни танцевала, тащить на себе весь балетный репертуар в одиночку ей было не под силу. Отсюда претендовала на пост примы красавица А.М. Балашова (1887–1979), обладавшая небольшими танцевальными достоинствами, но сумевшая настолько пленить купца-миллионера А.К. Ушкова, владельца чайной фирмы «Губкин и Кузнецов», что тот женился на ней. Известно, как в дореволюционной России любили самоварами глушить чай, так что деньги текли в мошну любящего супруга полноводной рекой, и он не жалел их на то, чтобы сделать из танцовщицы с весьма средненькими данными прима-балерину. Чрезвычайно одаренная, но некрасивая С.В. Федорова (1879–1963), дочь рабочего, более имела склонность к характерным танцам, нежели к классике. К тому же у нее довольно рано начали проявляться зачатки психического заболевания, в особенности после выступления в партии Жизели, этого проклятия балерин с тонкой душевной конституцией. В конечном счете, впоследствии в эмиграции эти нездоровые ростки получили у нее дальнейшее развитие и привели в клинику для душевнобольных. Зрители непривлекательную Федорову не баловали вниманием, но зато с истинно русской широтой души прямо-таки обожали Веру Каралли (1889–1972), хотя она, честно говоря, с профессиональной точки зрения подобной пылкой любви не заслуживала. Ее судьба отмечена печатью все возрастающей зависимости репутации балерины от средств массовой информации, типичная история для двадцатого века. Красивая и оригинальная внешность, роман сначала с первым тенором России Л.В. Собиновым, а затем великим князем Дмитрием Павловичем, не бесцветным гулякой из целой серии невыразительных личностей императорской крови, а убийцей Распутина, чрезвычайно успешная карьера в кинематографе, – все это создало ей невиданную популярность.