Добившись таким образом требуемого, Лола заложила в ломбарде соболью накидку, подарок Дюжарье, и переехала в лучшую гостиницу города «У золотого оленя». Она тщательно выбрала костюм для выступления, шелковое платье в испанском духе, отделанное кружевом, на котором кое-где поблескивали стразы. 10 октября состоялось ее первое выступление в придворном национальном театре, 14 – второе. Отвесив низкий поклон в сторону королевской ложи, Лола исполняла испанские танцы, поражая зрителей своим темпераментом, гибкостью стана, игрой бедер и способностью замирать в позах, исполненных неизъяснимой прелести и сопровождаемых взглядами озорного лукавства, которые она бросала на зрителей. Успех был полным и ошеломляющим. Король попросил у нее разрешения нанести ей визит. Это послужило чем-то вроде благословения, и знатные мюнхенцы валом повалили в гостиницу, где Лола в двух салонах принимала гостей.
Король стал все чаще навещать Лолу, которая читала ему драмы Кальдерона и совершенно очаровала его. Естественно, для окружающих Лолы истории о ее прошлом не были тайной, и она все чаще стала получать письма с угрозами; анонимные послания, предостерегавшие его от связи с этой заезжей авантюристкой, получал также и Людвиг. Он совершенно не понимал, что такого преступного было в его увлечении Лолой. Женщины, не разделявшие восхищение мужчин этой «сомнительной баядерой», вовсю распускали сплетни об ее похождениях. Начальник полиции фон Пехман, для которого долг был превыше всего, установил за ней тайный надзор. Постепенно отношения между Лолой и королем перешли в столь близкие, что даже ему стало понятно: дальнейшее проживание этой дамы в гостинице просто неприлично. Он взял за обыкновение почти ежедневно посещать ее между 17 и 22 часами. Дабы без помехи видеться с прекрасной андалузкой, король купил ей особняк на Барерштрассе, куда та переехала летом 1847 года. Фон Пехман тут же приставил к Лоле экономку фрау Ганцер, которая немедленно завела дневник с описанием всего, что творилось в доме, дополненного ее собственными домыслами. Впоследствии сия рукопись стала одним из обвинительных документов против Лолы.
Естественно, король приказал придворному художнику написать с нее портрет для «Галереи красавиц». Творение художника не совсем понравилось Людвигу, он счел портрет «слишком обыденным» и выговорил художнику:
– Штилер, ваша кисть стареет. – Далее, по воспоминаниям графини цу Ляйниген-Везербург, события развивались следующим образом:
«Художник молча забрал холст и удалился. Через две недели Штилер возвратился, даже не прикоснувшись к полотну кистью. Король, которому тем временем стало совестно, что он сделал больно своему старому придворному живописцу, добродушно похвалил его: