Раньше почти весь нижний этаж дома Гашковых занимала бакалейная лавка. Расположенная на бойком месте, в центре села, она давала хороший доход. Но когда хозяин разболелся, товары распродали и лавку закрыли. С тех пор она служила кладовой и складом старой домашней рухляди. Туда заходила только старая Гашковиха. Здесь в мешочках и связках она хранила сушеные груши и яблоки, банки с вареньем, чучхелу, семена. Эти запасы предназначались для сына, который был на фронте, и дочери, вышедшей замуж за фельдфебеля. Дочь жила в Бургасе и очень редко приезжала в гости, оправдываясь тем, что ей не на кого оставить дом и троих детей.
Дружба Лоевых и Гашковых была давнишней — когда-то их отцы вместе ели и пили, вместе ходили на гулянки, а когда обзавелись семьями, побратались. С тех пор каждый год на Иванов день — день их братания, они собирались то у одного, то у другого, гуляли вместе со своими домочадцами, веселились, говорили о политике. Старики пели песни о России, ругали турок. Смотрели с надеждой на север и знали, что рано или поздно Дед Иван освободит их от проклятого ига.
После освобождения Болгарии оба соседа и побратима стали самыми убежденными русофилами в селе. Оба вступили в партию консерваторов, потому что эта партия считала, что залог благополучия нового болгарского государства в его дружбе с Россией. Они ненавидели всех, кто не разделял их убеждений. Любовь и преклонение перед Россией они завещали и своим детям.
Побратимы ругали либералов, врагов России. Уверенные в своей правоте, они, споря с либералами, смело нападали на них, отражали их атаки. Случалось, когда споры затягивались и все уже валились с ног от усталости и голода, один из побратимов оставался «на поле боя», а другой шел домой отдохнуть и подкрепиться, потом возвращался и сменял друга. Иногда, особенно накануне выборов, споры заканчивались дракой — противники пускали в ход кулаки, колошматили друг друга чем попало. Старый Лоев помнил, как однажды в день выборов к ним домой примчался один из односельчан, дрожащий, как осиновый лист, и бледный, как полотно. «Твоего отца убили!» — задыхаясь, крикнул он. «Что?! — взревел Лоев. — Кто убил? Где?» — «Возле школы… Сам видел, как ему руку оторвали!» Лоев схватил нож и бросился к школе. По дороге он встретил отца. Потный, красный, взлохмаченный, с окровавленным лбом, тот шел с видом победителя в окружении своих приятелей. Его пиджак был разодран. В драке с либералами кто-то схватил его за рукав и оторвал его. В суматохе крестьянину показалось, что старшему Лоеву оторвали руку.