«Бостон, Бостон, все у вас Бостон на уме». — Барта вздохнул и стал крутить в руке ножку пустого бокала.
В тридцать восьмом году Зеленый уехал в Бостон на стажировку. Началась война, и он счел за благо остаться в Новом Свете, как он предпочитал выражаться, и даже после возвращения не избавился от восхищения перед техническим прогрессом, который по мере его продвижения к старости постепенно редуцировался и под конец свелся к двум вещам: скоростным лифтам и устройствам для кондиционирования воздуха. Скоростным лифтам — потому, что его кафедра находилась на шестом этаже, а патерностер[12], имевшийся в здании, редко когда функционировал. Кабинет Зеленого выходил на юг, уже с ранней весны его атаковали лучи солнца, и, хотя он боролся с ними при помощи вентиляторов и бело-зеленых парусиновых штор, ему казалось, что он постоянно живет в тропиках, и потому носил — исключая несколько месяцев зимы — светлые и белые костюмы, чувствуя себя в них последним колониальным чиновником в окружении дикарей. Его колонией была кафедра, функционировавшая как аккуратно заведенный механизм, а дикарями — все, с кем он вступал в контакт. Томаш прекрасно понимал свое положение на кафедре, и каждая встреча с Зеленым оскорбляла его, вызывала в нем протест, но открытое выступление он каждый раз откладывал до более благоприятного момента, а уж сейчас, когда ему нужно было показать свою мужскую неустрашимость, он не мог рисковать, чтобы не оказаться в положении еще более униженном.
К счастью, заиграла музыка, и Томаш с Верой вернулись в бальный зал.
«До чего противные», — сказала Вера.
«Кто?»
«Отец с Зеленым».
«Вы так думаете?»
«Да и вы так думаете, только боитесь сказать».
Ее слова задели его за живое.
«Это я-то боюсь?»
«Если вы хотите снова со мной встретиться, вы должны забыть, что я дочь Барты».
«Забуду, если вы того желаете», — сказал он и через минуту заметил, что его движения резко расходятся с ритмом музыки.
«Простите», — сказал он, когда чуть не сбил ее с ног.
«Ты можешь говорить мне «ты», — сказала она. — И можешь называть меня Верой».
«Прости, Вера. А я — Томаш».
Они перестали танцевать и вышли из круга. Он держал ее за руку. Рука была потная, и он ощутил, как живо бьется пульс. Он повел ее к буфету.
«Ты замечательная девушка, — сказал он. — Я никогда не думал, что у Барты может быть такая совершенно нормальная дочь».
«Что ты мне обещал, Томаш?»
«Прости, Вера».
«Я хочу, чтобы ты меня слушался, Томаш».
«Я буду тебя слушаться. Сегодня, завтра, вечно. Я буду послушным мальчиком».
«Чепуха, — сказала Вера. — Ладно, теперь заказываю шампанское я».