«Я никогда его особенно не любил, — сказал Томаш, как будто говорил о человеке, которого уже не было в живых. — Он всегда притворялся».
«Томаш, — Вера глядела на него просительно, — может быть, ты судишь слишком круто?»
Он ушел из дому с намерением никогда больше в него не возвращаться. Бродил по улицам. Его привлекали освещенные окна ночных заведений, он представлял себе, как пойдет и напьется с горя и окончит ночь в объятиях какой-нибудь крашенной перекисью блондинки, которая в момент, когда он меньше всего будет этого ожидать, вытащит из его брюк бумажник; но такой конец казался ему банальным, будто вычитанным из газетных фельетонов, где осуждались светские проказы и в точности по схеме, по которой за потреблением запретных плодов следует изгнание из рая, посылались тревожные сигналы обманутым и одиноким.
Он читал о себе: «Научный работник Т. Г. до поздней ночи веселился с незнакомой женщиной в «Ялте», а затем, по-видимому в состоянии алкогольного опьянения, отправился с ней к себе домой. Каково же было его изумление, когда наутро он вместо своей приятельницы обнаружил у себя под боком брошенный бумажник, в котором недосчитался 750 крон и 20 чеков «Тузекса»[15]. Органы охраны общественного порядка ведут розыск».
Нет. С ним такое случиться не может, даже если бы все прочее было правдой: он не может привести в квартиру, где наверняка сидит и горюет Вера, постороннюю женщину.
Дорога привела его к Дунаю. По реке опять ходили пароходы (как быстро мелькают жаркие лета с той поры, когда не было пароходов и не было солнца!), а он читал о себе: «Сеть братиславского рыбака притащила утопленника, в котором был опознан научный работник Т. Г. Ведется расследование причин несчастного случая».
И это было очень неправдоподобно. Барта того не стоит. Весь факультет того не стоит. Но что же остается? Он перебирал иные возможности: скрыться и потом каждый день смотреть на себя в телевизионной передаче «Их разыскивает милиция». Кто знает, какой снимок они возьмут. Альбом с фотографиями он держал в шифоньере. Прятал от Веры, потому что боялся, что его детские снимки сделают его в глазах Веры смешным.
Стал накрапывать дождь. Улицы опустели, в мокрых тротуарах его шаг отражался, как в зеркале. Он пошел домой. Вера встретила его, будто ничего не случилось. До поздней ночи они рассказывали друг другу о своем детстве. Томаш опять видел себя с Мартином и Ондреем, они играли в футбол. А у Веры кукла выпала из коляски и разбила себе голову. Потом они любили друг друга. Дождь усилился, шквалы ветра обдавали дождем оконные стекла, и Томашу казалось, что эта ночь унесет все, что до сих пор ложилось на него тяжким бременем, и утром он встанет легкий как перышко, чистый, как небо после грозы. Но утром дождь не перестал.