«Я не изменю тебе, потому что я тебя люблю», — сказал он наконец.
Вся история казалась ему фарсом, трагикомедией. Под вашими руками меняется лик Земли, подумал он. Но достаточно одного неверного шага, и все то, что мы долго и упорно строили, разом рухнет, развалится, как карточный домик. Ондрей был как тот солдат, что прошел всю войну без единой царапины, а в первый день мира, смывая с себя пыль и кровь, поскользнулся в ванне и разбил себе голову.
На месте Бироша тут мог бы сидеть Ондрей, подумал он, когда переводил дыхание, прежде чем перейти к заключительной части своего доклада. Я мог ему помочь. Мы все могли ему помочь. Но он всем нам все спускал. Он был слишком доверчив. Снисходительность била в нем через край. Он каждому шел навстречу. Для себя он не взял ни кроны. Даже хмурые ревизоры ни в чем не смогли его уличить. Но они вскрыли беспорядок внутри предприятия. Кто отвечает за то, что бухгалтерия не контролировала путевые расходы? Ондрей. Кто отвечает за то, что устраивались махинации с талонами на бензин? Ондрей. И за то, что институт, институт Томаша, выполняя при заводе чисто орнаментальную функцию, никак не участвуя в выполнении производственных заданий? Опять Ондрей. Иначе и быть не могло: за все нес ответственность директор. Ревизоры ничего не простили, но при этом были справедливы. Написали только правду. Но кто несет ответственность за то, что эта правда так долго дремала, как лава в бездействующей сопке, чтобы под конец обернуться катастрофой для Ондрея? Какой-то глупый флирт, какая-то глупая ревность, какая-то злонамеренная кляуза — и рушится человеческая жизнь.
«Все вышеизложенное, — бросил Томаш в переполненный зал, — я прошу рассматривать как введение, без которого невозможно углубиться в проблематику. Я намеренно не говорил конкретно».
«Благодарим товарища Главену, — сказал Бирош. — Очень жаль, что он не говорил конкретно».
Воцарилась гробовая тишина. Он ожидал аплодисментов, хотя бы из вежливости, в знак того, что в его выступлении был какой-то толк. Слышишь ты эту тишину, воздухоплаватель? Может, ты потерял слух среди воздушных течений и вихрей? Или онемели миры, окружающие тебя? Туман был такой густой, что он не видел собственной руки, протянутой к спасательному канату и к вентилю, который нужно повернуть, чтобы выпустить из шара воздух. Наконец это ему удалось. Раздался свист, причем такой пронзительный, что он невольно втянул голову в плечи.
«Слышу, — зашептал он радостно. — Я не оглох, я слышу».
Ему вдруг показалось, что в кабинете нечем дышать. Что он тесен для такого количества поздравляющих и каждое слово, прозвучавшее в его честь, лишает его последних глотков кислорода. Если это продлится еще несколько минут, я задохнусь. На шее у него вздуются жилы, перехватит горло, и легкие разорвутся.