— Нигде не сказано, что ров должен быть общим, — заявил он. — Вот и копайте каждый сам по себе.
Это предложение было встречено криками одобрения, и мы азартно приступили к делу. Я выбрал местечко, где трава пожиже, но вскоре пожалел: почва здесь была каменистая.
Часу не прошло, примчался на мотоцикле парень с белой повязкой на рукаве.
— Чего это вы делаете? — мрачно осведомился он, подходя к нам.
— Копаем, — ответил Педро.
— Не нужно, — заявил парень с белой повязкой. — Решили, что ров ни к чему.
Мы удивленно воззрились на него.
— В общем, ни к чему это, — повторил он, опуская глаза. — Выяснилось, что лев может перепрыгнуть через ров.
Мы снова залезли в грузовик и вскоре уже были на площади. Кравярик лично каждому жал руку и взволнованно благодарил.
— Если вы нам снова понадобитесь, верю, что придете, — сказал он дрогнувшим голосом.
7
Шли дни, а львы не появлялись. Зато они стали предметом разговоров в кафе, на службе и даже в высших инстанциях. Широкий отклик получило выступление в печати некоего академика, писавшего: «Критическим стало положение человека в нынешнем мире. Нарушена преемственность человеческого сознания, оборвались последние нити, связывавшие его с прошлым, настоящим и будущим. Стоит человек, нагой и осиротелый, и все же с невероятной силой осознает он серьезность данного момента: надвигаются львы. Мы не знаем, кто их послал, но знаем, что явились они не просто так. Они явились, чтобы обновилась утраченная гармония, чтобы мы возродились через ощущение трансцендентности…» — дальше я не стал читать. Этот академик невдолге заделался лидером нового философского направления — левистики. И как некогда на звуки твиста, стала теперь стекаться молодежь в закрытые аудитории, чтобы с религиозным благоговением дискутировать о смысле льва.
Состояние тревоги проявлялось не только в непомерном развитии интеллектуальной активности. Двинулись в поход и работники просвещения, за короткое время наводнившие книжный рынок пособиями вроде следующих: «Лев — царь пустыни (на правах монографии)», «Как отличить африканского льва от домашней собаки?», «Нравственна ли борьба против львов? (Размышление в свете левистики)», «Левистика как мировоззрение»… В конце концов львы стали нашими безмолвными неотъемлемыми спутниками. Они были всюду: в газетах, в роскошных журналах, в еженедельниках киноискусства, на спичечных коробках. В метриках новорожденных существенно возросло число таких имен, как Лев, Лео, Львослав, Леопольд.
Потом произошел скандал с Кравяриковыми «левоборцами». Кравярик, используя свою общественную функцию, ввел обязательную стрижку добровольцев, которую производил лично. Под тяжестью доказательств он признал, что поддался инстинктам и страстям, и подал прошение об отставке. Он вернулся в свою парикмахерскую, но ничто уже не могло спасти дискредитированное движение «левоборцев». Да никто и не пытался его воскресить. Но в это же время ринулся в наступление Тимко, у которого вдруг открылись недюжинные командирские способности. В какой-то периферийной газетенке ему удалось опубликовать воззвание — о том, что в годину тяжких испытаний городу остается одно спасение — «левобрана». И вскоре к нам в учреждение повалили письма от мужей доблестного сердца, так что по причине столь обширной переписки Гантаку пришлось совершенно освободить Тимко от его служебных обязанностей. А через несколько дней Гантак заявил, что в наше время нет более важной задачи, чем борьба против львов, и откомандировал меня — временно — в помощь Тимко. С тех пор я каждый день послушно разбирал обильную почту «левобраны» и рассылал ободряющие послания, исполненные боевого задора и скромно подписанные: «Тимко, командир городской левобраны».