— Стало быть, номер с кроликом был не единственным?
— Вы правы. Помпелини показал несколько фокусов с картами, потом с лентами, потом он глотал горящую лампочку, потом ловил из воздуха монеты, потом заставил школьного сторожа нести яйца…
— Я хочу домой, — прервала его учительница. — Нет в этом никакого смысла. Вы разыгрываете из себя следователя, но ни к чему это не приведет.
— А я хочу видеть ваш портфель, — холодно отозвался я.
— Нет! — вздрогнула она. — Никогда вы его не увидите! Я заперла его в кабинете и больше никогда туда не войду. Ни за что на свете.
— Она права, — изменившимся голосом сказал инспектор. — Зачем ее еще мучить? Пойдемте.
Я посмотрел на учительницу, но она опустила глаза и теснее прижалась к инспектору. Тот обнял ее за талию, и оба медленно, осторожно, словно шагая по краю обрыва, покинули зал.
— А вы не идете? — обратился ко мне лесник, и глава у него сверкнули. — Лекция-то окончена.
— Да, — сказал я, — лекция кончена.
— Пойдемте, — сказал лесник.
— Надеюсь, я еще успею на автобус.
— Конечно. Непременно успеете.
— Вы не рассердитесь, если я не пойду сейчас с вами к вашему оленю?
— Мы все равно и вдвоем не подняли бы его.
— Вы правы. Вряд ли.
— Я знаю свои силы.
— Хорошо, когда человек знает свои силы.
— Иногда — нет. Иногда это очень плохо.
— Автобус останавливается у школы?
— У школы.
— Я никого не хотел обидеть. И сожалею, если кого-нибудь задел. Мне еще не приходилось бывать в роли следователя.
— А мне все равно, — сказал лесник, — Мне уже все безразлично.
— Ах так, — сказал я. — Понимаю.
— Она тут живет уже десять лет. Все думали, она так и останется старой девой.
— А потом явились вы.
— Я ходил к ней в кабинет только помогать. Между нами ничего не было. Что уж могло произойти среди этих облезлых чучел и бутылок со спиртом?
— Ее это как-то всю взволновало. Этот Помпелини, а потом стишок… — сказал я.
— Нет. Она этого хотела.
— Вы думаете?
— Она хотела этого, чтобы мог прийти он.
— А у него это серьезно?
— Меня она никогда больше не впустит в кабинет. Спрятала в нем свой волшебный портфель. И боится его. А впрочем, и это неправда: она хочет его бояться. Хочет бояться белых кроликов, которых, быть может, и нет на самом деле. И она знает то, чего не знает даже он: что сблизить их может только страх. И ей это удалось, он уже запутался в силках, теперь только затянуть, притянуть его. Видали вы когда-нибудь волка, попавшего в капкан одной лапой? Он еще может дергаться, может выть, укусить может — а что толку? Ну скажите, какой в том толк?
— Не знаю, — сказал я. — Тут трудно судить.