— Здорово, подружка! Домой, что ли?
Оглянулась, просветлела Парасковья.
— Здравствуй, Настя!
Пошли рядом.
— Хоть бы проведать зашла! — попеняла ей Настя. — Никак тебя и в гости не зазовешь.
— Недосуг все.
— Как живешь-то?
— Чего уж про мою жизнь спрашивать? У меня горе, что море — и берегов не видно…
— Дома Семен?
Не ответила ничего Парасковья, поглядела на подругу, улыбнулась сквозь слезы:
— Счастливая ты, Настька! Иной раз так я тебе завидую.
Больше и не сказали ничего друг дружке, разошлись у мостика в разные стороны.
А Настасья, и верно, до того была счастливая, что и радоваться боялась, как бы не сглазить счастье! Оно ведь после горя еще дороже бывает.
Потеряв в войну сына, не чаяла уж больше Настасья пестовать ребенка, хоть и муж домой вернулся. Какие уж тут дети, коли пришел с фронта раненый, хворый, да и годы у обоих ушли. Поэтому, как почуяла ребенка под сердцем, пошла тайком от мужа в Степахино, в церковь помолиться. В бога не верила давно, а тут решила, что только бог и мог послать ей такое счастье. Тайком от мужа и окрестила потом сына. Маленький Васютка помог ей забыть боль и горечь утраты. Помолодела, расцвела Настасья после родов, ярко переживая «бабье лето». Зорко сторожила она свое счастье. Ночами не спала. То казалось ей, что сын нездоров, то за мужа боялась: не путается ли с кем. Мало ли нынче обездоленных баб! Но муж и сам дорожил семьей, относился к Настасье ласково, сына баловал.
Войдя в избу, сразу почуяла, что отец с сыном поссорились. Вытянув тонкую шею и обиженно моргая глазами, Васютка сидел перед стаканом молока, как перед горьким лекарством. Елизар, не глядя на него, хмуро мял в руке папиросу.
— Чего не поладили? — снимая полушубок, начала допрашивать их с шутливой строгостью.
Сын громко шмыгнул носом и молча уставился в окно.
— Не ест ничего, стервец! — в отчаянии пожаловался жене Елизар. — Стоит на своем: «Не хочу молока!»
Скрывая усмешку, Настасья постращала:
— Я вот возьму сейчас веревку да как начну лупить обоих: одного за потачку, а другого за капризы! В школу давно пора!
Васютка осторожно одной рукой придвинул к себе молоко, а другой отщипнул от каравая крошку хлеба. Отец торопливо начал собирать и укладывать сыну учебники в сумку, сокрушенно ругаясь:
— И что за ребята пошли? Да нам, бывало, мать какой еды ни поставит на стол — всю как ветром сдует. А в класс загодя собирались.
Васютка допил молоко, оделся. Шапку нашел в углу, около порога, надел ее и открыл задом дверь в сени.
— Ты чего это сегодня, не в себе вроде? — глянул на жену Елизар.
— Ничего! — загремела та ухватами. — Надоело мне маяться в колхозе, провалитесь вы все пропадом. Другие вон, как ни погляжу, в город переезжают, а мой муж все равно что присох здесь…