Но вдруг тонкая бровь ее болезненно изломилась, все тело вздрогнуло от всхлипа, и в уголочке глаза засветилась крупной росинкой тайная, невыплаканная слеза.
Дня через три Тимофей Зорин немало подивился, когда Елизар принес ему вечером ведро пшеницы, сконфуженно говоря:
— Возьми, Тимофей Ильич. Твоя.
— Да когда же ты ее у меня займовал? — силился припомнить Тимофей. — Разве что в «петровки»?
— Не занимал я, дядя Тимофей, — хмурясь, объяснил Елизар. — Суслон твой ошибкой забрали мы в Долгом поле. Солому-то я уж после тебе занесу, прямо на гумно.
— Да как же это у вас получилось? — все еще недоумевал Тимофей. — Кабы рядом полосы-то наши с тобой были, а то ведь — в разных концах они…
Елизар, стыдясь, опустил голову.
— Уж не спрашивал бы лучше, дядя Тимофей. Пожадился я. Понял али нет?
И вскинул на Тимофея виноватые глаза.
— Ты уж не говори никому об этом, а то от людей мне будет совестно.
— Признался, так и поквитался! — растроганно сказал Тимофей. — Будь спокоен, Елизар Никитич, ни одна душа не узнает.
— Ну, спасибо тебе. Век не забуду.
Ни словом, ни намеком не укорил потом Елизар жену за ее поступок, ни разу даже не поминал о нем, будто вовсе и не было ничего. Но встала между ними после размолвки тоненькая холодная стенка, словно осенний ледок после первого заморозка. Заметил скоро Елизар, что начала частенько задумываться Настя и совсем перестала делиться с ним своими хозяйственными мечтами. И в ласках с ним стала суше, и в словах скупее, осторожнее. Одно время Елизар даже доволен был такой переменой в ней, видя, что перенесла она заботу и любовь свою на сынишку, а мужу старалась не перечить.
Когда-то и слышать не хотела Настя о колхозе, а тут, как стали в Курьевке начинать колхоз, записалась вместе с мужем, без всякого скандала. Поняла ли, наконец, что выхода из нужды другого не было, или просто покорилась мужу, не узнал тогда этого Елизар. И на курсы его отпустила спокойно. Но когда расставались за околицей, впервые заронила в сердце ему тревогу.
Обняв на прощание, заплакала и посетовала горько:
— Люб ты мне, а радости с тобой у меня нет. Все ты от дома да от хозяйства прочь, и мысли у нас с тобой врозь. Не знаю уж, как жить дальше будем.
Поцеловала и легонько толкнула в грудь.
— Иди.
Раз пять оглядывался Елизар, пока шел полем до леса, а Настя все стояла и смотрела ему вслед. Домой пошла не торопясь, опустив низко голову.
Не тогда ли впервые и задумала она уйти от него?
За три месяца получил от нее Елизар два письма. В одном пересказывала она разные новости и жаловалась на непорядки в колхозе, а в другом пеняла ему, что давно дома не бывал.