Трубников сел на лавку и оглянулся, заметил на полатях три встрепанные черные головы с блестящими глазами и зубами. Среди них он увидел знакомую — Ромкину. Подперев щеки руками, Ромка внимательно глядел вниз на отца и гостя.
С горьким сожалением вспомнил тут Трубников о своем чемодане, который оставил в сельсовете, не желая ждать подводы. А в чемодане нашлось бы сейчас ребятам хорошее угощение: товарищи на фабрике выписали и насовали Трубникову в дорогу конфет, петифура, шоколада.
Жена Синицына, широкоплечая невысокая женщина с усталым лицом и покорно-равнодушными глазами, молча стала собирать на стол.
— Садитесь, поужинаем, — смущенно пригласил гостя Синицын, подвигая ему на край стола блюдо квашеной капусты и ломоть хлеба.
Трубников поел немного и потянулся за чаем.
— Сахару-то нет, извините уж, — опять засмущался Синицын. — Не привозят что-то в лавку к нам…
— У Назара, что ли, муки-то попросить? — безучастно спросила жена, стоя посреди пола со сложенными на животе руками. — Хлебы ставить надо, а мука-то вышла вся…
Синицын промолчал, отодвинул прочь пустое блюдо и залпом выпил остывший чай.
— За сеном бы тоже съездить надо, — не двигаясь с места, напомнила ему жена.
— Заняты все лошади сейчас в колхозе, — ответил Синицын. Вытер мокрые усы и стал снимать валенки.
— Стели нам, Авдотья.
— А я, тятя, на санках сам за сеном съезжу, — сказал с полатей Ромка.
— Спи, — поднял на него посветлевшее лицо Синицын. — Много ли ты на санках привезешь!
— Так я два раза съезжу, — не унимался Ромка.
Постелив на пол две старые овчинные шубы, Авдотья залезла на печь и притихла. Заснули скоро и дети, только Ромка внимательно слушал, что говорят взрослые.
Синицын долго сидел босиком на постели, охватив острые колени руками и низко опустив голову.
— Не могу я, все ж таки, поверить этой статье, товарищ Трубников, — грустно сказал он.
Охваченный жалостью к нему, Трубников спросил:
— А ты Ленину… веришь?
— Как же можно товарищу Ленину не верить! — тихо и горячо воскликнул Синицын.
— Я вон у тебя на божнице книжку Ленина вижу. Возьми да почитай, что он о середняке пишет, я тебе сам завтра найду и покажу…
Синицын потянулся в угол и взял с божницы красный томик с черным профилем Ильича. Бережно лаская книгу ладонью, задумчиво сказал:
— Я дорогого Владимира Ильича самолично видел и слышал, товарищ Трубников…
Глубоко вздохнул и, стыдясь, признался:
— А что до чтения, то памяти нет у меня. Возьму книгу эту иной раз, читаю, читаю, а как закрою — ничего не помню. Газом я травленный на фронте, да и контужен притом же.