На стук вышел сам хозяин, спросил осторожно:
— Кто?
Охрипшим голосом Елизар потребовал:
— Отопри, Кузьма Матвеич!
Хозяин, помешкав, открыл дверь и впустил его, мирно говоря:
— Милости просим, дорогой зятек!
Темными сенями Елизар быстро пошел вперед, и первое, что увидел, широко распахнув дверь в избу, — белое, растерянное лицо Насти, вскочившей из-за стола. Опустив руки и не шевелясь, она испуганно и виновато глядела на него. Потом, нагнув голову, чтобы скрыть слезы боли и радости, кинулась в горницу.
— Уж не знаю, как тебя и привечать, — говорил сзади Кузьма. — Впервые ты у меня в гостях-то!
Озадаченный радушием тестя, Елизар медленно прошел к столу и сел на широкую крашеную лавку. Отсвета пузатой двадцатилинейной лампы, висящей под потолком, в просторной избе все сияло и сверкало кругом: оклады икон в углу, толстое зеркало, занимающее целый простенок, колесо швейной машины, большие никелевые шары кровати, труба граммофона, стоящего на краю длинного стола.
Сыновей хозяина — Петрухи и Фомки — не было: задержались, должно быть, на мельнице.
Кузьма сел наискосок от Елизара. Недовольно повел острой бородкой и длинным носом в сторону горницы.
— Лизавета! Не видишь, гость пришел! Где ты там?
Из горницы черной тенью неслышно вышла жена Кузьмы, прямая, как доска, с худым суровым лицом, с гладко причесанными, блестящими от масла волосами. По голосу мужа поняла, видно, что гостя надо привечать. Поклонилась молча Елизару, крепко сжав губы и съедая его яростным взглядом. Елизар глянул на нее исподлобья, сказал сквозь зубы:
— Здорово… теща!
Сбросив со стола на лавку какое-то шитье, оставленное Настей, Кузьма скомандовал:
— Собери закусить. Да вина поставь! — и взглянул на Елизара с тонкой улыбкой. — Без этого у нас разговору с зятем не получится.
Елизар выпрямился на лавке и надел снятую было шапку.
— Я и трезвый могу сказать. За Настей пришел. За своей женой!
Кузьма улыбнулся ласково:
— Вижу. Другой причины нет у тебя ко мне заходить.
И крикнул на жену:
— Скоро ты там?
Елизавета безмолвно поставила на стол нарезанное ломтиками розовое сало, тарелку соленых рыжиков с луком и графин с водкой.
Наливая большие тонконогие рюмки, Кузьма засмеялся и подмигнул зятю.
— Ловко же ты, Елизар Никитич, дочку у меня тогда самоходкой уволок! Прямо как цыган лошадь с чужого двора…
Подвинул осторожно рюмку Елизару.
— Я хоть и в обиде на тебя по первости был, ну только это сгоряча. Уважаю, брат, за хватку! Завидую даже таким людям, вот как!
«Да уж такого хвата, как ты, поискать! — думал Елизар, поднимая рюмку. — Только не пойму я никак, с чего ты вдруг нынче такой ласковый стал?»