— Рука… рука… — простонал Джафаров.
— Я понимаю. Ты потерпи.
Перевернув Джафарова на спину, чтобы поберечь, насколько возможно, его руку, Сорокин попытался тащить его за воротник полушубка. Но было очень трудно упираться валенками в гладкий твердый снег — они просто елозили по насту, и никакого толку. Да и Джафаров с каждым движением-дерганьем все глубже сползал в полушубок. Пришлось потуже затянуть на нем ремень, а самому переползать на четвереньках, не считаясь с низко пролетающими пулями.
Немцы, наверно, решили, что засекли в нейтральной зоне нашу разведку. Стали бросать больше ракет. Сделалось совсем светло. Казалось, что немецкий пулеметчик совершенно отчетливо видит двоих медленно ползущих русских и только играет с ними до поры до времени. Захочет — и срежет в один момент.
Джафаров тоже помогал немцу своими стонами.
— Ты терпи, Джафар! — шептал Сорокин, уже не упрашивая, а сердясь.
— Больно мне! — жаловался тот.
— Все равно терпи. А то если и меня подстрелят, кто тебя дальше потащит?
Джафаров притих на время, но совсем не стонать, как видно, уже не мог.
Наши пехотинцы не отвечали на немецкий огонь, боясь побить своих. Хорошо могли бы поддержать саперов минометчики и артиллеристы, но они теперь получали по три снаряда на батарею в сутки. Зато немецкие минометчики уже начали прощупывать нейтральную зону неторопливыми спросонья залпами.
— Ты потерпи, Джафарыч, — шептал Сорокин, не сильно заботясь о том, слышит его раненый боец или нет. — Надо тихонько, и мы тогда благополучно доберемся до траншей, а там тебя сразу перевяжут и отправят в госпиталь…
Сорокин уже видел, что левая кисть руки Джафарова почти полностью оторвана, а правая вся в крови, так что подробно разглядеть ее невозможно. Скорее всего, тоже покалечена, если пуля попала в тот момент, когда мина была еще в руках. Теперь только одно ему нужно — побыстрей к докторам. И Сорокин, как мог, торопился. Он быстро выдохся и запыхался, но отдыхать все равно нельзя было. У Джафарова и так впереди горькая участь однорукого человека.
Вдруг Сорокину не к месту вспомнилось, как дома Ольга любила зажигать для него спичку, чтобы дать прикурить. Это им обоим нравилось и стало своего рода семейной игрой. Как только Никита доставал папироску, Ольга бежала за спичками…
— Ничего, ничего, Джафар, — уже совсем неслышно, в сущности для себя одного, шептал Сорокин, чтобы прогнать неуместное и тревожащее воспоминание. — Домой поедешь, работать будешь, женишься. Если хорошая женщина попадется — все наладится, не беспокойся…
Когда бруствер первой траншеи был совсем близко и над ним высунулись две чьи-то головы, у Сорокина совершенно кончились силы. Он вроде бы еще тащил, дергал Джафарова за воротник, ко никакого продвижения не получалось. Просто мышцы еще продолжали выполнять то, что им задано, а необходимой двигательной силы в них уже не оставалось.