Осенью того же года она вышла замуж за лесника Павла Шувалова. Человек он был смирный, не воинственный, но смелый и сильный и ходил все время с ружьем, так что его и Димаковы побаивались. Жить Катерине стало спокойнее. И все же, встречаясь с Агафоном даже на людях, она побаивалась его. Неясное недоброе предчувствие охватывало ее. Злое обещание виделось ей в бесстыжих выпуклых глазах Агафона… точно таких же, кстати сказать, как вот у этого сынка его. Во всем роду Димаковых были выпяченные, будто выдвинутые вперед глаза-бинокли, и люди, может быть, не зря говорили, что это у них от непомерной завидущности, от желания все высмотреть и вызнать, всем, чем можно, попользоваться, ничего чужого не упустить. Так и зырят. Или держат тебя в своем стерегущем прицеле…
Молодой Димаков тоже не отводил глаз от Екатерины Гавриловны, не отступал от двери, как бы состязаясь с хозяйкой в упорстве, и продолжал проявлять свою догадливость:
— Наверно, вкалывают на заводе сверхурочно, план к концу месяца подгоняют.
— У Виктора есть еще и своя сверхурочная, — заметила на это Екатерина Гавриловна.
— Это какая же такая? — сразу пожелал разузнать Димаков.
— Такая, какая надо.
— Да скажи, теть Кать, не скрытничай, все равно узнаю.
— В народном суде заседателем он.
Она ничего не хотела рассказывать про Виктора, но, когда это вырвалось, не пожалела. Пускай димаковский отпрыск лишний раз услышит о правосудии — ему это не помешает. В порядке профилактики, как сказал бы Виктор.
Димаков, однако, не оробел и не смутился, он только сказал:
— Делать нечего, придется подождать.
И Екатерина Гавриловна невольно отступила от двери, пропуская его в квартиру.
Пока гость снимал свой запыленный, но и сквозь пленку пыли лоснящийся молочно-белый мотоциклетный шлем, пока зацеплял его ремешком за крючок вешалки, пока ставил в угол под вешалкой короткий тяжеленький ружейный чехол, Екатерина Гавриловна откровенно, только что не вслух, ругала себя и заодно жалела. Прожив немалую и не скупую на всякие уроки жизнь, она не единожды убеждалась: поступай с людьми по первому душевному побуждению. Попросилась на твое лицо улыбка при встрече с приятным человеком — не сдерживай ее, не пожалей ни улыбки, ни доброго слова. Захотелось тебе дверь перед чьим-то носом захлопнуть — тоже не откладывай дело надолго, иначе потом пожалеешь, да будет поздно. Ей уже сейчас, в самые первые минуты, трудно было с этим гостем, а как же дальше? О чем говорить? Неизвестно даже, куда вести его — на кухню или в комнату? На кухню, так хочешь не хочешь надо чаем поить, в комнату — вроде как в жизнь семьи впускать…