Нижний корпус регулятора уже прошел проверку и наладку на испытательном стенде — с ним все в порядке. Оставалась верхняя часть, или «крышка»; ее тоже полагалось доверху начинить взаимодействующим фигурным металлом, а затем соединить с нижней — и будь здоров, регулятор, работай на турбину, следи за ее скоростями! Дело, в общем-то, привычное и ясное — не первый год собираются на участке эти увесистые, но очень изящные по своей конструкции агрегаты. Она меняется не часто и незначительно, неясностей и неожиданностей для такого сборщика, как Виктор Шувалов, почти не бывает. Но все же, пока подгонишь, приладишь деталь к детали, пока вставишь, заключишь их, притертых одна к другой и взаимосвязанных, в тесноту двух корпусов, тоже взаимодействующих, вдоволь натыркаешься. И не всегда все идет гладко. Это когда получаешь детали от таких токарей, как дядя Толя Молчун, тебе остается только твое кровное дело, а когда от неопытных — и за них поработаешь. Сегодня долго пришлось подчищать неряшливо обработанную шестеренку из червячной пары, а перед нею долго провозился со штоком поршня, который не входил во втулку. Пошваркал его для начала шкуркой, смазал пастой «гои», покрутил во втулке и даже протолкнул в нее, но свободного хода не было. Пришлось все начинать сначала.
Конечно, он справился и со штоком, и с червячной парой, и с капризным водилом, но жаль было лишнего времени. Его и так не хватало. И в какой-то момент, сам того не заметив, Виктор начал спешить, даже немного суетиться, а это уж самое последнее дело. Хорошо еще, сработал свой собственный внутренний регулятор, придержал беспокойные руки и начал их возвращать к привычному, скорей всего, оптимальному ритму, при котором ошибки практически исключены. У каждого вырабатывается с годами своя трудовая скорость. Это — как спокойный, размеренный шаг по ровной дороге: даже не глядя под ноги, не споткнешься.
Было время, когда Виктор не понимал выгод размеренной работы. В нем с детства жила и нередко «включалась» этакая азартность, при которой все делается почти безоглядно — и у верстака, и на футбольном поле, а то и в разговоре с начальством. Как начнет — не остановишь и не догонишь. «Заводной Витек» — называли его тогда в цехе. А мать почему-то объясняла его реактивность так: «Это у него с блокады».
Вести разговор со старшими научили его на флоте. Быстрота же в деле всюду поощрялась, и он считал ее, может быть, лучшей чертой своего «я». Ему даже нравилось где-то «рвануть», «дать процент», сотворить что-то заметное. В конце каждого месяца и квартала он разгонялся для финишного рывка, вкалывал как угорелый и даже сам перед собой ходил в героях труда. А со стороны слышал: «Ну и дает Витек!» И первого числа следующего месяца ходил по цеху с видом отдыхающего чемпиона, готового принимать поздравления.