Постояв под освежающей невской водой (она хотя и нагрелась за эти дни, но все же оставалась прохладной), Виктор охладил не только тело, но и душу, смыл с себя усталость и раздраженность и уже пожалел, что был не совсем справедлив в споре с Гринько. Он вообще не умел долго сердиться на людей, даже на тех, которые причиняли ему боль или делали зло. А Гринько мужик что надо. И на работе вкалывает без дураков — на сто десять, на сто пятнадцать. Взялся осваивать нового «колдуна» С программным управлением, от которого двое токарей уже отказались — теряли в заработке. Гринько тоже пока что теряет, но принципиально отказывается от всяких попыток начальства поддержать его материально. Как в старые славные времена, он не «поддается», честно доказывает свое и заодно защищает научно-техническую революцию. «Не поймем головой — обмозгуем руками, — шутит он. — Вы еще попроситесь работать на этом станочке, а я уже не уступлю».
«Рванем, что ли?» — вспомнил Виктор свое любимое словечко, от молодых и футбольных времен оставшееся, и резво двинулся влево от заводских ворот. Хотелось-то ему идти, как всегда, направо, к своей автобусной остановке, но еще раньше было намечено дельце, и не хотелось его откладывать; таков был принцип: задумал — сделай…
Старые, проверенные истины вообще надо вспоминать почаще. Не откладывай — и не будешь завтра спешить и суетиться; не халтурь — и не придется ничего переделывать; не лги — и не надо будет запоминать, кому что врал; не рой яму другому, — ну и так далее… Будь человечество поразумней, можно бы в один день установить справедливую (и удобную!) жизнь.
А что? Иногда Виктор думает об этом вполне серьезно, особенно когда заседает положенные две недели в суде или ходит, как вот сейчас, по делам своей, при суде же созданной, комиссии по частным определениям. Его удивляет близорукость, а то и глупость преступников, хотя среди них попадаются и неглупые люди. Кого ни возьми, все они помешаны на какой-то «легкой жизни», и никак не хотят понять, что самая легкая жизнь — честная. Только честный человек по-настоящему независим, свободен, неуязвим, он спокойно спит по ночам и не боится людей днем… Один ловкий мошенник, сколотивший в купюрах и в золоте почти миллион, жаловался потом в суде, что он, в сущности, не жил, а как бы доживал свой срок — все равно как за решеткой. Он прятал деньги и ценности в тайниках — и все время боялся, что их могут обнаружить; таился от собственных детей — и они выросли чужими; никогда не мог позволить себе ничего лишнего, потому что могли заподозрить; ничего не мог задумать наперед, потому что все время ждал: вдруг арестуют?.. Ну что это за жизнь, граждане судьи?