В эту неделю мне как никогда пригодилась тятина библия. Я читала ее перед сном, разбирая привычные старорусские слова, молилась и думала о том, что Бог знает, что лучше для меня. А еще думала — одобрил бы тятя жениха? Мама одобрила бы? Хотя она говорила — выйти замуж по любви еще не все, вот жить в любви и согласии всю жизнь — это тяжело. Говорила я с ними во снах, пугалась, но говорила. Просила дать мне знак, правильно ли поступаю. Но знака не было. То ли неправильно, то ли решили родители дать мне самой разобраться…
Как бы то ни было, вот она я, стою перед длинным зеркалом в точеной раме. Нас с теткой и всем семейством привез сюда все тот же Леня с самого утра. Надо мной уже потрудились белобрысый парикмахер и серьезная женщина с косметикой… как же это называется? А, вот, визажист. Теперь я красивая. Только это не совсем я…
Рукой в ажурной перчатке поправила локон, упавший на лоб. Девушка в зеркале изящно тронула волосы. Мою длинную косу закрутили в крупные локоны, уложили затейливыми завитками по всей голове и пустили свободно на открытые плечи. Светлые волосы оттеняли маленькие сиреневые цветочки, сверченные из ткани. Фата была короткой и пышной, накрахмаленное кружево спадало округлыми складками вокруг моего лица. Платье мы выбрали в одном из дорогих салонов: кипенно-белое, мягкое и даже теплое, когда его касаешься рукой. Корсет, повторяющий форму груди, был расшит бисером, а сверху украшен ажурной вышивкой. Юбка — пышная от пояса, невесомая и воздушная — была сделана из нескольких слоев тончайшего шифона. Платье было прекрасным и превращало меня в сказочную принцессу, как сказала тетя, но на этом приятности заканчивались.
Туфли немного жали в пятках, и я с ужасом ждала момента, когда придется ковылять на этих ходулях к своеобразному алтарю. Чулки с кружевными резинками отчего-то норовили сползти к коленям. Мне хотелось почесать нос, но трогать лицо было строго-настрого запрещено. Прическу, кстати, тоже, но залитые лаком прядки челки постоянно лезли в глаза и начинали меня раздражать.
Но все это я даже не могла высказать. И еще мне совершенно некуда было девать руки. Даже платье потеребить невозможно — помнется… Тетя заметила мое состояние и сунула мне в ладони букет — маленькие белые розы, разбавленные фиолетовыми ирисами в обертке из снежных кружев:
— Держи. Давай-ка сядем.
— Платье помнется, — незнакомым безжизненным голосом ответила я.
— Да ничего страшного! Садись вот сюда, на диванчик.
Я аккуратненько опустилась на диванчик, один из стоявших во всей комнате. Тетя села рядом и взяла мои пальцы в свою руку: