Домик встретил нас теплом, тем особым запахом еще жаркой печи, остывающего на шестке хлеба в формах, прелой соломы, а еще тревожным блеяньем. Вадим, услышав его, остановился на пороге:
— Это еще что?
— Это коза, — тихо сказала я. — Она окотилась, хотите, покажу козлят?
— Блин… Васса!
Не слушая мужа, я прошла за печку, где устроила маленький загон для козы Авдотьи. Ее мне привезла Наташа из приюта, с огромными извинениями, с умоляющими глазами. Козу забрали вместе со Спагетти, но та оказалась с брюхом, а в приюте никак нельзя было устроить для нее хороших условий для окота. Так Авдотья оказалась у меня. В домике для нее нашлось место, двое маленьких появились на свет поздним вечером, я даже помогла маленькой козочке вылезти на свет. Теперь моим малышам исполнилось уже две недели, и они активно сосали мамку, прыгали, шуршали сеном и комбикормом.
— Садитесь, — сказала я Вадиму. Он присел на лавочку, которую для меня смастерил Ильич. А стол я нашла в его сарае. Как раз пришелся по размеру к избушке. Козлики весело запрыгали, завидев меня, а их мать горестно заблеяла, словно жалуясь. Я подхватила пегую козочку — белую с черной мордой — и принесла ее Вадиму:
— Держите!
Он ухватил животинку, неловко придержал под животом и посмотрел на меня с откровенным упреком:
— Зачем?
— Просто так! — засмеялась я, берясь прихваткой за еще теплую форму. — Разве она не милашка?
— Милашка, — признал Вадим, а козочка, понюхав его подбородок, принялась лизать. Вадим отстранился, держа милашку на вытянутых руках:
— Нет, нет! Не делай этого!
— Вы ей понравились! — засмеялась я, укладывая нарезанный хлеб на тарелку. Потом достала со шкафчика замотанный в ткань сыр. Ох, он должен быть уже готов! Хоть бы получился, как надо!
Ломтик хлеба, ломтик сыра, ломтик хлеба.
— Вот, попробуйте.
Вадим зажал козочку подмышкой и взял бутерброд другой рукой:
— Что это?
— Это все домашнее, не бойтесь. Ешьте.
Он откусил кусок, зажевал, а козочка снова потянулась к его лицу, попыталась ухватить хлеб. Вадим с обидой оттолкнул ее:
— Куда? Это мое!
— Дайте ей! — снова хихикнула я. — Пусть съест кусочек!
— Нет, но…
Козочка ухватила-таки краюшку хлеба и зажевала, смешно тараща глаза. Вадим сунул в рот остаток бутерброда и скорчил гримасу:
— Ну вообще! Какая-то коза ест мой хлеб…
— Кстати, у нее пока нет имени, как и у ее брата, — заметила я, выкладывая круги сыра на пергаментную бумагу. — Может, назовете их?
— Это зачем?
— У каждого животного должно быть имя, — удивилась я. — Ну дайте им любое, хоть прозвище!
— Одиссей и Пенелопа, — пробормотал Вадим, отпихивая козочку от хлеба.