Так что выход из сражения после неудачного штурма показался всем спасительным только поначалу. Но теперь эсэсовцы ворчали – бестолковость командования группы армий «Север» начала раздражать. Как это понимать прикажете – от Себежа их выдернули и направили к Острову, в состав 56‐го моторизованного корпуса, который до того сам наступал здесь своими двумя дивизиями на Пушкинские Горы и Опочку. А теперь корпус перебрасывают обратно, поменяв частям направления ударов. А ведь на каждом километре марша виднелись следы прохождения здесь раньше 8‐й танковой дивизии – утонувшие в болотах машины, остовы сгоревших «Опелей» на обочинах и в кюветах напоминали о нападениях партизан, которые подобно комарам так и кишели в местных топях. Немногие селения были сожжены большевиками, а в редчайших домах, что иногда попадались по пути, эсэсовцы категорически отказывались ночевать – полчища оголодавших клопов ненасытно терзали уставших арийцев всю короткую ночь. Пришлось самим сжигать проклятые лачуги, чтобы хоть как-то утолить закипевший гнев…
– Группенфюрер, тебе нужно посмотреть самому!
Эйке внимательно посмотрел на штурмбаннфюрера Краузе – офицера штаба, зная, что тот отвлекать на пустяки не станет. Идти пришлось недолго – налет прекратился, и везде слышались стоны и проклятия раненых и живых – мертвые, как известно, молчат. И вскоре Эйке увидел картину ада – дикие вопли заживо сгоревших людей потрясли его огрубевшую душу, привыкшую спокойно взирать на смерть во всех ее обличьях.
– Когда бомбардировщик загорелся, то пилот либо умышленно, либо случайно, направил самолет на колонну. И угодил прямо в бензовоз. Топливо окатило парней, что спрятались в яме, – их там всех сожгло сразу! А тех, кто уцелел от взрыва, забрызгало горящим бензином…
Эйке и так все понял, с содроганием смотря на хрипящие изувеченные тела пяти эсэсовцев, возле которых стоял врач. Обер-артц негромко произнес – вроде как выразив свои мысли вслух:
– Они умрут в течение часа. У меня уже нет морфия, чтобы облегчить их муки!
– Краузе, прояви милосердие! Они не в силах попросить о дружеской услуге, и это наша обязанность, – спокойно произнес Эйке, и через несколько секунд раздались выстрелы из «парабеллума». Крики и стоны оборвались. Сам группенфюрер только сжал кулаки – зверства русских поражали. На выручку его избиваемых парней прилетела восьмерка «мессершмиттов» – два из них были сбиты еще до схватки, свалившимися со стороны солнца остроносыми истребителями. И тут же, как ему тогда показалось, позорно удравшими. На храбрых немецких летчиков, что отчаянно попытались атаковать русские СБ, сразу набросились два десятка русских «крыс» – началась жестокая свалка, жуткая круговерть. Трое были сбиты, хотя сумели поразить И‐16. Перевес стал у врага подавляющим. Эйке видел, что «мессера» круто пошли наверх, «крысы» тут же отстали – им не хватало скорости. Но со стороны солнца опять свалилась четверка «коршунов», и два Bf‐109 тут же окутались дымом. А потом началось страшное – спокойно, как на стрельбище, русские бипланы расстреляли спрыгнувших на парашютах германских летчиков. Всех, кто в тот момент спускался под белыми спасительными куполами. И прошли еще раз над колонной, стреляя из крыльевых пулеметов. Хорошо, что реактивных снарядов, что оставляют дымный след и взрываются с ужасным грохотом, у них не осталось – потратили еще при первой штурмовке.