Ночью, возвращаясь от нее и мысленно прося прощение у Лорда, которого запер так надолго в гостинице, Иван осознал, что не сможет жить без Марьи. Она была создана для него одного. Осознание напугало. Не слишком ли все произошло стремительно? Не нужно ли взять тайм аут, чтобы обдумать все как следует? А главное, он боялся, что она не думает так же. Он понимал, что решающую роль в ее податливости сыграло одиночество и отсутствие секса, так необходимого женщине. Но ему-то этого было мало. Ему нужна была ее душа, вся без остатка.
Маша ворочалась без сна, периодически застывая на спине и разглядывая потолок. Что она наделала? Что она наделала?.. Мысль беспрестанно билась в голове, сковывая страхом и отвращением к себе. Как могла она отдаться первому встречному? И как теперь жить дальше с этим позором?
Как только за Иваном закрылась дверь, она поняла, что совершила самую большую глупость в жизни. Вернее поняла Маша это чуть раньше, когда спала с глаз пелена страсти. Именно поэтому она даже не пошла провожать Ивана, полагая, что он догадался о ее состоянии.
С одной стороны она осознавала, что это была самая волшебная ночь в ее жизни, с другой — хотелось немедленно покончить с собой. Произошедшее она считала позором, падением себя, как личности.
О сне не могло быть и речи, она проворочалась в постели до утра. Когда прятаться от жизни под одеялом стало невозможно, будильник тревожно напомнил о начале рабочего дня, Маша заставила себя встать. Тело ломило то ли от бурного секса, то ли от бессонной ночи. Именно когда она налила себе кофе и отхлебнула его из чашки, почувствовала, как начинают слипаться глаза. И в таком состоянии ей предстояло продержаться весь день.
Как назло у входа в лечебницу повстречалась с Глебом.
— Ты чего какая? — удивленно спросил он.
Маша никогда не носила солнечные очки, но сегодня спрятала за ними покрасневшие от слез и недосыпания глаза. Раздражало два фактора — очки были старинные, еще времен молодости матери, и небо хмурилось, не пропуская солнечные лучи, даже дождь слегка накрапывал.
— Нормально все. — Маша попыталась прошмыгнуть мимо Глеба, но он преградил ей путь.
— А почему в очках? — В голосе появилось подозрение.
— Глаза болят, — ответил Маша, стараясь говорить спокойно и чувствуя, как в душе нарастает раздражение.
— Ну, ладно… Считай, что я поверил. — Глеб убрал руку, пропуская ее внутрь, а она едва сдержала вздох облегчения, так как была уверена, что допрос продолжится.
Букет красовался на столе, как напоминание о недавнем позоре. Первым порывом Маши был выкинуть его в мусорную корзину. Поразмыслив, она решила, что цветы не виноваты в ее порочности, и поменяла воду в вазе. Сидеть в очках в кабинете, который итак окутывал дождливый полумрак, было до ужаса неудобно. Пришлось снять их и спрятать в сумку.