Столько лет сидеть почти безвыездно в этом замке, переполненном народом, как постоялый двор в ярмарочные дни и не видеть никаких удовольствий, кроме глупеньких фрейлин и хорошей еды и враз лишиться главного из них? Возможности запить крепким и густым персиковым ликером тающего во рту рябчика с хрусткими, перчеными пикулями.
Они уже обсудили это между собой, и даже украдкой назначили час тайного собрания, когда в столовую уверенно вошел невесть откуда добытый Дарвелом пройдоха Тодваш.
– Указ! – Зычно возвестил он, остановившись у окна и развернул украшенный шнурами и печатями свиток, – В честь коронования высокородного лэрда Дарвела Тайгерда, седьмой день следующего месяца, мёдобора, объявляется праздником для всех жителей долины. Герцог приглашает в свой летний дворец на пир и бал всех знатных лэрдов, старших чиновников, глав гильдий и именитых промышленников, купцов и ремесленников вместе с семьями и последователями. Гости обязаны прибыть за день до праздника во избежание беспорядка. Подписано лэрдом Дарвелом Тайгердским лично и заверено большой герцогской печатью.
– Ах, темные происки… – вырвалось у кого-то из дам, – но ведь первый день мёдобора уже завтра? Разве мы успеем сшить платья?
– Вы и в прежних восхитительны, – ухмыльнулся советник Пангерт, приходя в прекрасное расположение духа.
Всем известно, когда герцог что-то праздновал в летнем дворце, замок Тайгерд пустел, как после пожара. Все, от самого герцога с его приближенными и до поваров, горничных и охраны перебирались на берег Берсно. В легкий и светлый дворец и многочисленные домики, павильоны, галереи и шатры для гостей.
И значит никто не помешает заговорщикам беспрепятственно захватить оставшийся без присмотра замок. Их не остановит даже поднятый мост, ушлый советник Ледтон раскопал сведения о потайном ходе, ведущем из скальной расщелины прямо в герцогскую спальню. Жаль конечно, что такому способному лэрду не найдется должности при новом герцоге, но держать при себе предателей глава заговора считал большой глупостью.
Каждый предавший хоть раз – предаст и второй, говорил ему когда-то отец. Юный Пангерт хорошо запомнил эти слова и не собирался доверять никому из тех, кто от жадности или честолюбия не остановился перед предательством.
Читать чужие мысли Анвиез не умел, да это и невозможно. Даже сильные эмпаты ощущают лишь сильные эмоции. Но за пятнадцать лет наблюдений за этими жадными и жалкими людьми через зеркало наизусть выучил их мимику и монологи, произносимые как перед слушателями, так и в одиночестве, для самих себя. Хотя кое-кто предпочитал наедине с собой выражаться не менее образно, чем вышибалы в кабаках и винных погребках. И нужно было признать, у них были для этого причины. Анвиез искренне удивлялся терпению и упорству заговорщиков, ожидавших свадьбу наследника с гораздо большим нетерпением, чем науськиваемая фрейлинами Цинния.