Но тогда, в 1913 году, предметы из Европы поразили меня — Сара привезла какие-то вазы непонятной формы, книги про новое искусство, называемое импрессионизмом и еще многое другое… новое, непонятное. Хоть из книг я узнал, что импрессионизм появился довольно давно в Европе, но только теперь он стал центральным направлением в искусстве — по крайней до меня в Баку он добрался тогда.
Тогда я четко увидел, что наступает новая эпоха. Классическая эпоха уходит в историю и тот граммофон, кстати, тоже возвещал о новом технологическом веке. 1913 год был последним годом классической эпохи. В советское время потом долго любили сравнивать достижения коммунистической экономики с уровнем развития царской России в 1913 году. Но для меня этот год имел другое значение. После Первой мировой войны мир изменился. Появились боевые самолеты и танки. Жестокость войны заставила говорить о гуманизме и гуманитарном праве. Изменилось искусство. Всё менялось и я, как и все человечество, в том 1913 году еще не знал, что мы вступаем в новую эпоху. Чуть позже философ Освальд Шпенглер напишет свою знаменитую работу «Закат Европы». Теперь, глядя на историю, будучи в двадцать первом веке, кажется, что все это было минутным пессимизмом. Во время Второй мировой войны философы и писатели тоже стали писать о конце Европы. Все время пишут о «закате» Европы — особенно эту тему любят в России, но все продолжают ехать туда и привозить оттуда всякие безделушки и даже покупать недвижимость.
Но в том далеком 1913 году дело было в общечеловеческой цивилизации — она изменялась и вступала в новый век.
Когда началась война, я только и слышал разговоры про Германию и Австро-Венгрию. Да, они стояли по другую сторону линию фронта. Германия — моя родина. Стало все как-то непонятно — все эти разговоры про национализм. Это еще было одно новое отличие новой эпохи — национализм. Политики писали о появлении наций-государств и прочей ерунде. Для меня, инструмента, все это не имело никакого значения. Какое имеет значение, кто написал музыку — она принадлежит всем и это универсальный язык. Но не все так думали. Мои познания были тогда сведены в основном к музыке, а люди мыслили иначе.
Первый год войны в Баку не сильно ощущался. Хотя линия фронта не была далека — Россия также вступила в войну с Османской империей. Турки вначале было продвинулись вперед, но потом были отброшены русскими. Мои чувства смешались. Я, конечно, вещь абсолютна нейтральная, но видите ли — по одну сторону была моя родина, по другую страна, где я находился — Россия; там — турки-мусульмане вместе с немцами, а здесь русские и… тоже почти турки. Кстати, в доме у Ашур-бека под тихую спорили, что лучше. Махир-бек считал, что от победы турков лучше не станет. Нужна революция, а ее могут принести русские. Шамси же считал, что турки принесут долгожданную свободу от иноземного ига, и надеялся на победу османов, а заодно и немцев. Моя Сара все это переживала по-своему. Ей казалось, как и мне, что война уничтожает искусство, и люди вконец озвереют.