с сапфиром, – а серебряных, но хорошей работы и с изумительными камнями, и несколько пар золотых и серебряных сережек. Все оставлено кое-как, где попало, без футляров и не в шкатулках для украшений.
То, что все это принадлежало когда-то ее матери, Герда поняла, едва ознакомившись с некоторыми из документов, хранившихся в ящичках секретера. Единственное, чего она действительно не могла понять, это того, почему все эти вещи оказались «сосланными» в дальний угол чердака. Впрочем, ее занимал и другой не менее любопытный вопрос: каким образом сохранились нетронутыми сшитые из дорогих тканей платья, батистовое белье, лайковые перчатки или сапожки из тончайшей замши. Создавалось впечатление, что ни моль, ни другие насекомые или мыши вещей, принадлежащих ее матери, не трогали. Пыль лежала только на внешних поверхностях мебели, – да и то, на удивление, тонким слоем, – но внутри сундуков не было ни плесени, ни затхлости. Сохранились даже запахи духов и цветочной воды.
Сначала найденные ею вещи интересовали Герду сами по себе. Она могла часами рассматривать потрясающе красивые платья при ярком дневном свете, льющемся через одно из трех слуховых окон. Перебирать белье и безделушки, копаться в старых бумагах, письмах и открытках. Но время шло, она росла, и однажды Герда захотела примерить платья на себя и по-настоящему разобраться в бумагах матери. Но коли так, одежду надо было привести в порядок, а содержимое секретера исследовать и рассортировать.
Болтаясь без дела по дому – ведь она, в отличие от сводных сестер, ничему толком не училась, не ходила в гости и не принимала гостей, не музицировала, не рисовала и не вышивала на пяльцах, – Герда научилась многим полезным вещам. И ей не составило труда аккуратно выстирать белье, почистить и проветрить платья, смазать жиром и начистить кожаную обувь, расправить и отутюжить помявшиеся поля шляп, заштопать прорехи, зашить разошедшиеся швы. Все это было ужасно интересно, увлекательно и гораздо лучше, чем игра в куклы. И все это можно было делать прямо на чердаке, – там нашелся даже старый утюг, не говоря уже об иголках и цветных нитках, – поэтому Герде не понадобилось выносить свои сокровища на свет, и, значит, никто о них не узнал.
Гораздо сложнее оказалось передвинуть к свету довольно тяжелый, красного дерева трельяж, но и с этим она в конце концов справилась. Так что вскоре примерка материнского белья, ее туфель, платьев, шляп и плащей превратилась в самое увлекательное занятие, какое Герда знала в жизни. Тем более что, надевая то или иное платье, она могла представлять себя кем-то другим и грезить наяву, сочиняя истории невероятных приключений всех этих знатных дам, появлявшихся вдруг в глубине высоких зеркал.