Бабуины разбирались в том, кто есть кто в стае, не хуже, чем миланские модельеры, просматривающие колонку светской хроники в утренней газете. Они чувствовали тонкости взаимосвязи статуса и семьи так же хорошо, как молодая честолюбивая Дебора Митфорд, изучающая Burko’s Peerage в поиске потенциальных мужей – кого-нибудь не хуже графа, желательно не слишком страшного. Столь яркими умственными способностями к управлению сложными социальными отношениями приматы пользуются уже целую вечность.
В самом деле, когда я сидел среди бабуинов, у меня сложилось тревожное впечатление, что социальные отношения для них важнее, чем пища и секс. Еда была повсюду, а секс был привилегией главным образом доминантных особей. Однако вопросы статуса или престижа волновали всех. Тревожно это потому, что в основе дарвинистской борьбы за выживание лежат как раз пища и секс. Но выдающаяся чета стаи даже не занималась сексом, хотя Село, судя по ее красному заду, находилась в полной сексуальной готовности. Они были неполноценной семьей: Пауэр вырос вместе с Село и, хотя она не была его сестрой, он явно испытывал комплекс из-за неприятия инцеста. Эти двое, тем не менее, гордо разгуливали вместе, принимая знаки внимания подчиненных. Пауэр не позволял другим самцам подходить к Село. Она была его и только его игрушкой.
В случае таких глубоко политизированных видов, как шимпанзе, сходство социального поведения становилось еще более явным. Шимпанзе – мастера по части организации общения. Они хитроумно устанавливают дружеские связи и создают политические союзы. Видные особи практикуют своего рода noblesse oblige; кажется, они понимают, что разделение пищи и других ресурсов – это способ обретения престижа и поддержки со стороны нижестоящих особей. Как и богатые, шимпанзе осознают, как важно иметь правильное выражение лица. В книге «Политика шимпанзе» Франс де Вааль вспоминает, как доминантному самцу по кличке Льюит бросил вызов стоявший у него за спиной соперник. Перед тем как повернуться к нему лицом, Льюит, как старший менеджер компании перед входом в комнату, полную недовольных акционеров, помешкал и сжал пальцами губы и провел рукой по лицу, чтобы смахнуть нервную ухмылку. Затем он повернулся к противнику со спокойным выражением непоколебимой власти на лице.
Состязания «ух-ху»
Однажды во время моего визита в стаю С тишину дельты Окованго внезапно нарушил стремительно несущийся девяностофунтовый самец. Шерсть его стояла дыбом, зубы были оскалены, а сам он во весь голос кричал на какого-то соперника, бежавшего впереди и оставлявшего за собой столб пыли. Остальные члены стаи поспешили в укрытие. Погоня привела двух самцов на кроны деревьев, где эти бандиты уселись на ветвях, крича друг на друга: «Ух-ху! Ух-ху!» Звук был такой, будто ураган попал в бутылку и вырывался из нее короткими оглушительными вихрями. Эти соревнования между самцами-лидерами иногда продолжались довольно долго, но почти никогда не перерастали в физическое насилие. Бабуины и многие другие виды практикуют ритуалы, то есть используют жесты, являющиеся частью более длинной цепочки движений, для выражения собственных намерений. Это особенно справедливо для состязаний за господство. У них, так же как и у нас, наклоненная вперед голова, нахмуренные брови и сердитый взгляд могут быть не менее эффективны (и одновременно намного более безопасны), чем удар кулаком. Так и маралы устраивают голосовые состязания: побеждает не тот, кто вспорет противнику брюхо, а тот, кто просто докажет с помощью самого громкого и продолжительного рева свою способность сделать это.