Над улицей расплылась розоватая тьма, в домах почти не горели окна. Может, людям нравится наблюдать, как погружается в мрак квартира? Я представил, что кто-то следит за мной из такого темнеющего окна. Он наблюдал, как я кладу трусы в мусорку. Сейчас он дождётся, когда я уйду, и заберёт их себе. Такого нельзя допустить. Повернул назад.
Мало того, что я позабыл, в какой бак зарыл трусы, ещё и мои худшие опасения подтвердились. Над одним из контейнеров стояла сгорбленная худая фигура в капюшоне мышиного цвета. Голову бомж опустил вниз, почти погрузил в самый мусор. Я встал рядом и стал копаться в соседнем бачке. Я знал, что сюда точно не клал трусы, но рыться в одном бачке с бомжом было бы как-то неуютно. Был виден только конец заострённого носа, которым тот почти протыкал пакеты. Я был уже уверен, что правильный бак занял бомж, сейчас он достанет трусы Майи, и придётся с ним драться. Я потянулся рукой и вдруг вынул изящный медный подсвечник.
Бомж медленно повернулся ко мне. Одежда у него была подозрительно старомодная — серая накидка напоминала рясу, подпоясанную тонкой простой верёвкой. В голову мне почти пришла одна мысль, но прежде я получил в нос локтем. Слёзы, сопли, кровь — всё брызнуло и полилось к подбородку, я по-девичьи замахал руками, чтобы схватить бомжа, но тот дал мне под дых так, что вышел весь воздух, и кто-то набросился сзади, и я упал, но машинально пополз вперёд, как слепое животное. Меня хватали за конечности, но я вырывался, хрипел, потом меня крутануло, и я увидел, как две серые тени держат меня за ноги, и ещё одна серая тень колет мне что-то шприцем. Укола я не почувствовал, вырвался снова, пополз по асфальту, но сознание не поползло за мной. Последнее, что я услышал — отрывистые хлопки, звук упавших тел надо мной, скрип входной двери и такие же скрипящие женские крики.
* * *
Левая сторона лица у меня мокрая. Машинально, как пёс, облизываюсь. Сладкая кровь и трава. И запах болота. Я поднимаю голову. Высокие тоненькие деревья стоят смирно, а между ними кто-то идёт. Бледная, словно смазанная фигура. Фигура качается и приближается короткими рывками, как в режиме фаст-форвард. Я понимаю, что нужно бежать. И ещё я знаю, что бежать поздно. Фигура пока далеко, но я вижу её чётко, во всех подробностях. Ко мне шагает зеленоватый труп женщины. Стало сразу понятно, что это женщина, и что это труп — по отваливавшимся и свисавшим, как перекрутившееся тряпьё, кускам кожи. Когда она подошла ещё ближе, послышалось, как из груди с проступающими чёрными рёбрами вырываются хрип и бульканье, как будто болото решило заговорить со мной. Вот она ещё далеко, а через секунду уже хватает меня за ногу и тянет назад за собой. Низкие ветки кустов хлещут мне по лицу, я замечаю консервную банку, насквозь ржавую. Меня несёт свободно и быстро, а ногу в голени сковало будто ледяным обручем, и холод от обруча поднимается вверх. Вот так себя чувствуют рыбы, которых несут домой. Почти ничего не чувствуют. И даже хвостом лень бить.